Звёздное небо над нами

Название: Звёздное небо над нами
Автор: Ристе
Бета: fandom Rodents 2021
Размер: макси, 16818 слов
Пейринг/Персонажи: Гарольд Эштон Хвостингс, Джим Ниббл, Томми Сквирт и другие крысы, а также белки, лесные и горные куницы, лис и полинезийские малые крысы
Категория: джен
Жанр: приключения и немного драмы
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Капитан Гарольд Эштон Хвостингс не по своей воле оказывается в водовороте событий — войны горных куниц за независимость, охоты на разбойников, встречается с одним из величайших философов своего времени, и, наконец, оказывается втянут в авантюру хитрого предпринимателя, которая чуть не стоила ему корабля, а потом и жизни. Но капитан Хвостингс с честью и верой проходит все уготованные ему испытания
Предупреждение: смерть второстепенного персонажа
Примечание 1: иллюстрации к макси
Примечание 2: текст является сиквелом к зимнему миди команды, разрешение автора получено

«…Ничто не возмущает меня в этой жизни так, как невозможность действовать. Если бы спросили меня, что есть жизнь, я бы ответил, что жизнь — это действие. Вовсе не обязательно юношеское устремление лезть вперёд наобум, без плана и без представления о последствиях; напротив, действие — это результат вдумчивого расчета, тщательного наблюдения и разумного выжидания. Но непременно — действие, которое — ежели госпожа удача не отвернётся — при верном подходе само приведёт к желанному результату…»
(из дневников Гарольда Эштона Хвостингса)

Глава первая. Судьба

«Археоптерикс» терпел крушение. Одно это уже было скверно само по себе, безо всяких дополнительных обстоятельств. Но вдвойне скверным казался берег, к которому буря несла почти неуправляемый корабль. Ещё вчера северная часть Межземельного моря казалась нам достаточно уютной, а выполненный контракт по охране беличьего торгового судна от внезапных нападений радовал достойной оплатой. И вот — совершенно внезапный шторм, сорвавший паруса и обломавший мачты, а теперь как щепку бросавший корабль всё ближе к скалам северной Мартессии. В которой ничего хорошего нас ждать не могло. Потому что в Мартессии живут, как нетрудно догадаться, martes — куницы. Злейшие враги таких, как мы — то есть крыс от кончика носа до кончика хвоста.
На размышления, впрочем, не оставалось ни времени, ни сил. Команда дружно черпала воду из первых пробоин, а сам капитан Хвостингс, несмотря на лютый ветер и проливной дождь, стоял у руля, пытаясь не то отсрочить неизбежное, не то опять переиграть судьбу. Я не знаю, о чём он думал тогда, а мне отчего-то опять отчаянно хотелось жить. Ни в плен к куницам, ни на дно я не хотел. И мне, как и другим, оставалось лишь отчаянно молиться про себя и, стиснув зубы, черпать и черпать треклятую воду. Капитан, даже мокрый от дождя, выглядел решительным и сосредоточенным. «Мышебоже, пошли ему знак, дай ему сил, приведи его по указанию твоему…» — повторял я про себя, а сам механически принимал ведро у такого же, как и я, вымокшего и обессиленного Шмыггинса и передавал его дальше наверх…
Не могу сказать, сколько времени всё это продолжалось. Теперь, сквозь годы, мне кажется, что промелькнуло тогда всего лишь несколько часов; тогда же нам казалось, что буря длилась вечность.
Корабль всё же выбросило на мель — или же опытный глаз капитана увидел эту мель и умелые руки направили корабль точно туда — лучший вариант, чем разбиться вдребезги о скалы. Капитан велел всем отдыхать, найдя сухой уголок, и ждать отлива. А ещё — убедиться, что над судном нет ни чёрного, ни красно-белого флага.

* * *

Отлива дожидались не только мы. Когда я проснулся (отчего-то капитан не поднимал тревоги!), на палубе раздавалась кунийская речь. Я по-кунийски так до сих пор и знаю одно слово «коньо», которое, как мне представлялось, прекрасно может заменить все остальные слова, во всяком случае, в разговоре с нашими заклятыми врагами. Но именно этого слова я и не слышал: разговор шёл хоть и напряжённый, но не на повышенных тонах. Я выбрался из гамака, но, хоть подслушать разговор было нетрудно, так ничего и не понял.
— Эй, Шмыггинс! — окликнул я товарища. — Скажи мне, что я проспал? Солнце наткнулось на земную ось и мы теперь дружим с куницами?
— Да я сам не совсем понимаю, — растерянно дёрнул ухом Шмыггинс. — Вроде бы это неправильные куницы. То есть, как раз вроде бы правильные… Ну, в общем, такие, с которыми можно иметь дело. Ну, то бишь, сами они себя не куницами считают, а… это, «гардуньяс».
— Никогда не слышал, — хмыкнул я. — Интересно, что за «гардуньяс» такие?
Я осторожно приоткрыл дверцу и выглянул на палубу.

Капитан, уже успевший переодеться после шторма, выглядел настороженным, но голос его звучал спокойно и почти дружелюбно. Я внимательно оглядел его собеседников. Куницы как куницы, разве что пониже ростом да покрепче сложены, хотя всё равно тощие как кишки… Ну и шеи с белыми пятнами выглядывают из кирас, у куниц таких белых пятен на горле я не видал ещё. И всё равно, по мне — куницы и есть!
Я закрыл дверь, попятился и, наконец, вволю пошипел и пофыркал, высказывая всё, что я думал о нашем положении. Шмыггинс полностью со мной согласился.

Вскоре ударила корабельная рында, и мы с товарищами высыпали на палубу. Вид у капитана был мрачный.

— Друзья, — начал он. Я уже знал, что такое начало ни к чему хорошему не приведёт. — Думаю, все вы понимаете, в какой ситуации мы с вами оказались. Но мы с вами слишком многое повидали вместе, чтобы отчаиваться. И нам опять повезло, даже если везение это сомнительное. У куниц, оказывается, идёт своя гражданская война. Мы с вами оказались у берегов Гардинии, её обитатели — хоть и родные братья обычным куницам, но не хотят иметь с ними дел и воюют за свою независимость. Я сговорился с посланниками господина Клариса, предводителя гардуньяс. Я временно поступаю к нему на службу, и если кто-то из вас присоединится ко мне, вас тоже примут. Всем остальным же помогут отремонтировать корабль и дадут свободно уйти в море. Питер Коготь, мой верный старый друг, я отдаю «Археоптерикс» тебе. Береги нашу птичку, потому что я намерен немного пошалить и вернуться.

На несколько минут повисла тишина, только чайки кричали да волны лениво шелестели у берега.

Старый боцман подёргивал носом, как будто боролся с подступающими слезами.

— Я сделаю, как ты скажешь, капитан, — глухо произнёс он наконец. — Я слишком давно знаю тебя, поэтому верю, что ты понимаешь, что и зачем сейчас делаешь. Если ты так решил, значит, оно и правда будет лучше. Только скажи, сколько добровольцев тебе нужно. А то, боюсь, — он невесело усмехнулся, — я в одиночку не управлюсь с кораблём…

Команда зашепталась, зафыркала. Понятно было, что у капитана был план, и никто, кроме самого капитана, не понимал, в чём этот план состоит. Никто из нас, даже старый Питер, не знал всего содержания разговора с гардуньяс. Но как-то всем стало очевидно, что ценой своей свободы капитан купил свободу нам. И как здесь можно было поступить? Отбросить его жертву и всем остаться при нём? Удастся ли тогда нам сохранить корабль? Оставить капитана и уйти в море? И кто из нас после этого сможет считать себя крысой?..

— Ты не серчай, капитан, — сказал наше общее мнение Томми Сквирт. — Но так не пойдёт. Ежели ты что задумал, то делай, и мы все сделаем так, как ты задумал. Но только в предатели нас не записывай, вот не надо. Скажешь затаиться и ждать — затаимся, дождёмся, мешать не будем. Скажешь пойти за тобой — пойдём, как и прежде шли, хоть к куницам, хоть к дьяволу!

Мы зашумели, подтверждая его слова.

Капитан оглядел нас, покачал головой и улыбнулся.

— Друзья, — сказал он внезапно мягко и грустно. — Всё уже решено, увы. Когда-то давно я поклялся сохранить этот корабль. Сейчас единственный способ сделать это — отправить вас на нём хотя бы в порт Эквирель, куда я смогу потом добраться. Я буду здесь не заложником, а вольнонаёмным офицером. Я предложил то, что легко могу дать: мои знания и мой опыт, но не жизнь и не свободу. Ещё раз повторю: если кто хочет идти со мной, пусть идёт, но вы должны сохранить «Археоптерикс».

Мы снова шумно засовещались. Капитан смотрел на нас с грустной улыбкой. Боцман Питер подошёл к нему и положил свою лапу на плечо. Тем временем меня озарила идея.
— А давайте вытянем жребий? Так будет честно по отношению ко всем нам!
Капитан пристально на меня посмотрел, как будто увидел впервые. У меня от этого взгляда прямо дрожь пробежала от макушки и до кончика хвоста. Я быстро метнулся в каюту и обратно, притащив пук соломы из тюфяка. И — протянул солому боцману, не решаясь обратиться к капитану напрямую.

— Ну что, Питер, скольких ты отпустишь за мной присматривать? — усмехнулся он.
— Да сам бы пошёл, Эш, только ведь ты не пустишь, — усмехнулся боцман, попутно обкусывая соломинки до равной длины. — Троих бери?
— Троих много. Пусть лучше двое. Чем меньше нас будет, тем проще потом уйти.
— Тоже верно. Ну что ж, — окинул он взглядом притихшую команду. — Двое счастливчиков останутся с капитаном в кольце врагов. Остальные — длинные соломинки — уж будьте любезны, исполните волю капитана, пойдём обратно в беличий порт. Вперёд, тяните…

Он вытянул вперёд кулак с ровненько торчащими соломинками.

Я зажмурился и сделал шаг, чтобы вытянуть свою судьбу.

* * *

Глава вторая. Служба

Забавная всё-таки вещь: сколько меня ни носило по разным морям, на каких только удивительных островах я не высаживался, я нигде не чувствовал прежде себя чужаком. И вот — в весьма гостеприимной казарме (насколько казарма вообще может быть гостеприимной), в полуосаждённом городе Т. (никак не научусь я выговаривать куньи названия!), — меня вдруг охватила тягостная тоска, что я не тот, не там и не то делаю. Пальцы мои тем временем споро расфасовывали порох по маленьким шёлковым мешочкам, тем же был занят и мой товарищ по сомнительной удаче, Томми Сквирт. Капитана с нами не было, он снова решал какие-то вопросы с гардуньяс. Третий сидевший ближе к нам был из водяных крыс, тоже затесавшийся сюда на службу неведомыми путями, а четвёртый — присматривающий за нами капрал — был самой что ни на есть натуральной белкой. Вот он-то и давал нам, помимо советов, урок местной разновидности куньего языка. Я и беличий-то знал с пятого на десятое, но многого от нас и не ждали: «налево» да «направо», «вперёд» или «стой», «заряжай» да «пали». Тут и тупой поймёт.

Наконец, вернулся капитан.
— Ниббл, Сквирт, вы мне нужны, — сказал он нам. — Excusez-moi, monsieur le caporal, j’ai besoin de ces gars immé diatement,- бегло бросил он капралу. (*Прошу простить меня, господин капрал, мне немедленно нужны эти парни)
Я подскочил, едва не рассыпав пороховые заряды. Наконец-то!
При посторонних капитан не проронил более ни слова, и мы с Томми, переглянувшись, последовали за ним.

Мы вышли из казармы и поднялись на стену. Это был очень древний город и очень древняя крепость, но, несмотря на древность, камень был прочным, а кладка — надёжной.
— Итак, цена свободы окончательно ясна, — улыбнулся нам капитан. — Завтра ночью мы выезжаем в Белкию. Наша задача — убедить его беличье величество ввести войска на помощь гардуньяс. Не думаю, что он откажется потыкать палкой в уже разворошённую нору и поживиться, чем придётся, — подмигнул он.
— А что мы будем делать потом? — дёрнулся Сквирт. Капитан пожал плечами.
— Поедем в Экюрель, воссоединимся с командой, отправимся снова в море. Думаю, не позже, чем через год…

Что-то в лице Сквирта мне тогда не понравилось, но я не понял, что именно. А капитан, полный надежд на возвращение жизни в привычное русло, — пусть даже для этого нужно подождать целый год, — не посмотрел в наши лица.

* * *

Мне плохо спалось той ночью. То ли было слишком душно в преддверии новой грозы, то ли мысли о будущем завладели и мной. Проворочавшись пару часов, я тихо встал и увидел, что постель Томми Сквирта тоже пуста. Стараясь ступать как можно тише, я прошёл между спящими солдатами и вышел из казармы. Дверь выходила в маленький внутренний дворик, увитый диким виноградом. За пределы дворика солдатам ходить без приказа или без старшего по званию не разрешалось. Неудивительно, что я сразу нашёл взглядом силуэт Сквирта.

Я подошёл к нему и сел рядом. В ночном небе сияли яркие, крупные звёзды. С запада наползала тяжёлая туча, медленно поглощая их и издавая глухой рык далёкого грома.
— На месте куниц я бы пошёл на штурм сегодня, — сказал я.
— Вряд ли, — откликнулся Сквирт, не удивившись моему появлению. — Их порох намокает так же быстро, как и наш.
— Как ты думаешь, сложно будет пробраться мимо них? — спросил я, имея в виду нашу миссию с посольством.
Сквирт повернулся ко мне и посмотрел в глаза с очень, очень странным выражением.
— Скажи мне честно, Джим Ниббл, а что ты вообще об этом всём думаешь?
— Ты обо всём этом? — я взмахнул лапой, описывая широкую дугу вокруг себя. — Знаешь, Томми, это не наша война. Если бы не шторм, не кораблекрушение, то нас бы и близко тут не было…
— Знаю,- согласился Сквирт. — Но я знаю и другое. Вот ты, Джим Ниббл, сколько раз в своей жизни уже нарушил присягу?
— Чего? — удивился я. Я не особо задумывался над этим в последние годы, если задумывался вообще.
— А ты подумай. Ты поступал на королевский флот, верно? Какому королю ты присягал на верность?
— Джейкобу Мышу, — машинально ответил я. — Но ведь я же не виноват, что его свергли! И Его величество Уильям Крысингтон мне нравится гораздо больше…
— Любому крысу в нашей стране нынешний король нравится больше предыдущего, — мотнул головой Сквирт. — Я о другом сейчас. Нравится он нам или нет, но Джейкоба мы предали, причём дважды: когда пошли против него вместе с бобриным флотом, и когда присягнули новому королю…
— Что-то я не понимаю, к чему ты клонишь…
— К тому, что мы с тобой преступники по натуре, Ниббл. Мы пираты, разбойники, грабители и убийцы. А знаешь, кто сделал нас такими? Ведь ни ты, ни я не мечтали о чём-то подобном, когда поступали во флот…
Я ошарашенно смотрел на него, всё ещё не понимая, к чему он клонит.
— Ты знаешь, что по-кунийски значит «хуро уна коса эс люйтар»?
— Э… Ты же в курсе, что с кунийским у меня плохо. Что-то про дело?
— «Клянусь бороться за одно дело», Ниббл! Это то, что сказал гардуньяс наш капитан! И после этого он спокойно рассуждает о том, что вот, сейчас он отвезёт письмо королю Луи — и свободен!
— Ну, всё логично… Сделает одно дело — и всё, свободен, — пожал плечами я. Сквирт посмотрел на меня со смесью злости и досады, хотел добавить что-то ещё — но махнул лапой и побрёл в сторону казармы.

Раскат грома прокатился совсем близко, и я перевёл взгляд на небо. На нём совсем не оставалось звёзд.

* * *

Глава третья. Штурм

Как я и предполагал, куницы начали штурм той ночью. Гроза — сухая, без дождя, но с оглушительными раскатами грома и молниями во всё небо — отлично замаскировала приближение их войск и первые залпы, и прежде, чем хлынул дождь и загасил фитили, ворота рухнули под несколькими точными залпами.
Мы оказались на стенах в мгновение ока, благо, ни я, ни Томми Сквирт в эту ночь не спали. К моему удивлению, оказалось, что мы, корабельные крысы, привыкшие целиться на ходящей ходуном палубе, на суше можем дать в меткости сто очков вперёд многим наёмникам. Не могу сказать, что не получал удовольствия, видя падающих под нашими дружными залпами куниц.
— Ну что, доволен? — спросил я хищно ощерившегося Томми, перезаряжая свой пистолет. — Такой службы гардуньяс ты хотел?
— Я служу не гардуньяс, — фыркнул Томми. — Я служу капитану, а раз уж он дал слово помогать этим белогорлым, то я с удовольствием застрелю для них столько куниц, сколько смогу!
Темнота не мешала ни нам, ни нападавшим, да и не было той темноты: белые сполохи выхватывали ровные шеренги куньего строя, и этого было более чем достаточно. Самый жаркий бой шёл у ворот, и дальше в крепость куницы прорваться пока не смогли; по сравнению с мясорубкой внизу я чувствовал себя в относительной безопасности.
Гремел в небе гром, гремели залпы орудий, свистела картечь и ядра летели с низким гулом, яростно ударяясь в камень стен или улиц. Вокруг стоял крик на всех языках — нападавшие, местные и наёмные с воплями бросались в атаку, со стонами падали, истекая кровью, бранились и проклинали своих врагов. В темноте сверкали кирасы куниц — и местных, и нападавших; огнём плевались пистолеты, мушкеты и пушки; отблески света мелькали на пиках, алебардах и саблях. Древние каменные стены хранили нас от ядер и пуль, которые свистели мимо, выбивали искры и крошки из камня, но, к счастью, пока не задевали нас. Я поймал себя на том, что не воспринимаю происходящее вокруг как что-то реальное: я словно уснул и мне снится странная помесь праздничного фейерверка и боевой рутины. И, как во сне, я заряжал пистолет, выглядывал со стены, быстро прицеливался и делал выстрел, тут же прячась обратно под защиту камней.

Из этого оцепенения меня выдернул внезапный оклик на родном языке:
— Сквирт! Ниббл! Сюда, ко мне, мои крысюки!
Я повернул голову. В проёме лестницы, ведущей на стену, стоял капитан и пытался до нас докричаться. Я радостно взвизгнул и дёрнул Томми Сквирта за рукав.
— За мной, крысюки! — капитан убедился, что мы его услышали, и развернулся, махнув нам хвостом. Мы с Томми бросились за ним, уверенные, что сейчас он поведёт нас на куниц врукопашную.
Однако капитан не стал спускаться до самой улицы, а открыл дверь и юркнул в узкий проход внутри стены. Мы последовали за ним, и оказались в полной темноте, полагаясь только на нюх и вибриссы.

— Послушайте меня, парни, — сказал капитан, и голос его был спокоен. — Как вы помните, я здесь больше, чем просто наёмник. Я сделал для этого города всё, что смог, но я не знаю, падёт сегодня Тарракуна или выстоит. Всё в руках Господа. А нам теперь предстоит самая главная задача: доставить письмо господина Клариса в Сквириж и постараться обеспечить гардуньяс помощь в их борьбе с лесными куницами.
— То есть… То есть мы отступаем? — возмущённо выдохнул Томми.
— Нет, мой верный Сквирт, мы выдвигаемся на стратегически важную позицию. И если тебе кажется, что мы бежим от опасностей, то поверь мне, настоящие опасности нас ещё ждут впереди…
Повисла минутная тишина. Я был готов поспорить, что капитан не убедил Томми.
— Итак, если вопросов нет, то следуйте за мной вдоль стены. Осторожно, тут будут ступеньки.

Мы пробрались по коридору, несколько раз спускаясь и поворачивая, и в конце концов над нами показалось звёздное небо. Гроза ушла в сторону моря, а мы стояли на дне пересохшего колодца. Внутри, на стене, поблескивали железные скобы, по которым мы выбрались наружу следом за капитаном. Его здесь уже ждала девушка-гардунья, кутавшаяся в большую шаль. Она держала под уздцы трёх крупных осёдланных петухов.
— Ну что, крысюки, — весело посмотрел на нас капитан. — Надеюсь, вы умеете ездить верхом?

* * *

Глава четвёртая. Засада

Следующие несколько дней были, пожалуй, одними из самых ужасных в моей жизни. Конечно, я не мог признаться, как страшно было оказаться в седле на шее своенравной ездовой птицы, и меня утешало лишь то, что и Томми Сквирт проделывал это впервые и выглядел не лучше меня. Капитан же, судя по всему, когда-то в молодости был обучен искусству верховой езды, и хотя ему тоже приходилось несладко в слишком большом куньем седле, он старался ничем этого не выдать. Мы же с Томми откровенно страдали, стискивали зубы и тряслись, тряслись, раскачиваясь по возможности в такт размеренному куриному бегу. Вышколены птицы были выше всяких похвал, и я не хотел даже думать, на каких условиях капитану передали таких ценных ездовых петухов. Видимо, письмо, которое мы везли, было действительно позарез важно для гардуньяс.

Второй ценной вещью, доверенной нам, была карта. Не просто карта страны куниц, а с актуальным раскладом, где были «наши» куницы-гардуньяс, где враги-мартес, где шли активные бои, и где лучше всего было пробираться лесными тропами. Даже наш маршрут был расписан, включая ночёвки в трактирах или крепостях там, где возможно, и походные привалы там, где другого выхода не было. Одна в этом плане была беда: господин Кларис, или кто его там составлял, не рассчитывал на то, что хвосты моряков привычны балансировать на палубе, а не в седле. Однако капитан взял темп и велел не отставать, и нам оставалось только повиноваться.

Первую остановку я едва помню. Мы приехали к трактиру уже затемно, ещё немного — и там погасили бы огни и затворили двери. Как мешки с балластом, мы сползли с сёдел и плюхнулись на землю — во всяком случае, мы с Томми. Пока капитан объяснялся с трактирщиком, мы отцепили от сёдел нехитрые припасы и поплелись на непослушных ногах к месту ночлега. От сна, кажется, стало только хуже, и мы поплелись ни свет ни заря к ненавистным петухам, шипя и злобно постукивая зубами. Капитан тоже был мрачен, но не позволял себе показать, что и ему не по душе сухопутные способы передвижения, так что мы тоже ни слова не проронили. Наскоро позавтракав (кухня гардуньяс, надо признать, и вкусна, и нажориста, но у нас просто кусок не лез в горло), мы снова отправились в путь.
Второй день мало чем отличался от первого, только местность становилась вокруг всё более горной, и петухи наши порой сбавляли ход, переходя с бега на шаг. К третьему дню наши мускулы начали привыкать к необычной нагрузке, а неделю спустя мы уже уверенно держались в седле и даже начали перекидываться шутками. Нет такой трудности, с которой не может свыкнуться крыса!

* * *
Любой моряк посмеивается над сухопутным, когда тот, впервые оказавшись за каким-то делом на борту, зеленоватый от качки, промёрзший от ветра, в ужасе смотрит на не самую большую волну. Теперь я, пожалуй, не буду с подобным бедолагой столь суров, ведь я в его глазах выглядел сейчас не лучше. Что самое поганое, даже наш капитан, всесильный на море, в горах Гардинии был случайным путником. И пусть я бесконечно верил в него, порой мне казалось опасным и чуждым всё вокруг. Я старался не думать об этом, но всё же опасался: что мы в троём сможем сделать, случись по пути что-то непредвиденное? Впрочем, скоро я получил возможность это выяснить.

Мы уверенно скакали по горной дороге, когда впереди показалась телега со сломанной осью, неуклюже перегородившая тракт. Мы сбавили ход, ещё ничего не подозревая. Возле телеги суетился кто-то крупный, но одетый по-куньи, причём что-то в этой одежде казалось неправильным, но с ходу я не мог понять, что именно.

Капитан натянул поводья, мы сделали то же самое. Сохраняя некоторое расстояние, капитан окликнул «бедолагу» на языке гардуньяс:
— Com et puc ajudar? (*Чем я могу помочь?)
Тот остановился, развёл руками — мол, не понимаю! — и мы тут же выхватили и принялись заряжать пистолеты. Незнакомец всё ещё стоял к нам так, что рассмотреть его толком не получалось, но, похоже, он тоже решил достать свой пистолет.
И он это сделал.
И развернулся лицом к нам.
И его выстрел грянул одновременно с нашими.
И, хотя ни он, ни мы не попали в цель, наши петухи отчаянно заметались, закукарекали, а незнакомец поднял к небу длинную серую морду — и завыл.

— Уходим! — заорал капитан, и нас не нужно было уговаривать. Мы развернули своих птиц и во весь опор понеслись по дороге обратно.

Я никогда прежде не видел волка, но я не сомневался, кем был этот проходимец.
За волками стояла, наверное, самая дурная слава на свете. Я не любил куниц, как не любит их любой грызун, но я должен признать, что у них всё-таки цивилизованное государство, и не любой из них стремится закусить тобой, во всяком случае, едва тебя завидев. У волков же в нашем мире нет собственной страны, и там, куда им удаётся добраться, жди беды. Они не брезгуют ни крупной добычей, ни мелкой, и, не улыбнись нам сейчас удача, сожрали бы с удовольствием и нас, и наших ездовых петухов.

А ещё они крупны, быстро бегают и всегда охотятся в стае.

Поэтому мы выжимали из наших петухов все силы, лишь бы добраться до последнего оставленного нами населённого пункта, где всей деревней мы смогли бы отбиться от стаи волков, если те вообще рискнут нападать на деревню. В итоге путь, который мы проделали за большую часть дня, мы повторили втрое быстрее и успели скрыться в трактире до полной темноты.

Наши новости местных не обрадовали.
Пока мы с Томми отпаивали водой наших загнанных петухов, капитан ушёл общаться с сельским старостой. Вернувшись за полночь, он объявил нам:
— Грядёт охота на волков, друзья. И мы с вами будем на острие атаки, потому что нам больше всех нужно прорваться через этот перевал. Советую вам выспаться как следует и ещё раз почистить оружие, потому что нам понадобятся все силы и осечек быть не должно.

* * *

Глава пятая. Охота

Встали мы, как обычно, с рассветом. На главной улице деревеньки уже собрались крепкие, плечистые гардуньяс — кто с ружьями, кто с пистолетами, а кое-кто и просто с дрекольём. На нас троих они поглядывали свысока и в прямом, и в переносном смысле: мол, что могут эти малявки голохвостые? И я расправил плечи и вскинул голову, потому что мне очень хотелось показать, что, кроме хвоста, у меня есть и зубы, и эти зубы могут больно кусаться. В переносном смысле показать, разумеется. Против волка зубы не помогут, это и мышу понятно, а уж мне тем более…

Мы двинулись по той же дороге. От нашего отряда, весьма внушительного, примерно в двадцать душ, отделилось трое молодых куниц и бесшумно растворились в придорожной растительности.

— Разведка, — негромко пояснил нам капитан. — Хотят выследить логово тварей, чтобы можно было накрыть их там. Хорошо, если у них это выйдет…

Жители этой деревушки показались нам славными ребятами. Основным их занятием было скотоводство — пасли безмозглых копытных, получая с них шерсть, молоко и мясо. Качеству местных продуктов мы воздали должное ещё накануне. Было бы очень грустно, если бы волки, набравшись наглости и сил, разорили эту деревню.
— Знаешь, Томми, — задумчиво сказал я. — Странно всё это… Гардуньяс — куницы, пускай и горные, и должны быть врагами нам в силу законов природы… Но вот уже второй раз мы идём сражаться за них, и уж в этот раз мы делаем абсолютно точно правильное дело…
— Я тоже думаю об этом, Джим, — ответил Томми. — И тоже не понимаю. Я знаю, что я крыса, и горжусь тем, что я крыса. И тем не менее, чем больше я узнаю куниц, тем меньше испытываю к ним отвращения… По правде сказать, мне даже их девушки начинают казаться симпатичными!

Томми Сквирт откровенничал достаточно громко, потому что справедливо полагал, что местные не знают нашего языка. Я только покачал головой, потому что капитан-то нас наверняка слышал… Впрочем, капитану было не до нашей болтовни. Вернулись разведчики, одному из них действительно удалось выследить лёжку волков. Деревенский староста, наш капитан и ещё несколько гардуньяс постарше принялись совещаться. Мы с Томми присели в дорожную пыль и принялись в очередной раз проверять готовность пистолетов.

— Они засели в пещере, примерно в двух милях левее, вверх по склону горы, — перевёл нам капитан итог совещания. — Местные говорят, выше и западнее будут отвесные скалы, куда их можно прижать. Сейчас обложим их полукругом, главное — не дать им разбежаться и не выдать себя раньше времени. Волков всего пятеро, так что если не упустим, то должны справиться.

Вот чего мне в жизни прежде не доводилось, так это охотиться на сухопутных разбойников! Я пробирался по лесу. Справа от меня на некотором расстоянии шёл Томми, слева — капитан, и рядом с ним — молодой гардуньо с длинным ружьём. Остальных я уже не видел, они растянулись цепочкой, плавным полукольцом охватывая подходы к пещере. Лес был для меня местом чужим, полным незнакомых запахов и непривычных растений, половина из которых так и норовила вцепиться колючими стеблями и листьями в шерсть. Я всё время поглядывал влево, ориентируясь на капитана и стараясь повторять движения за местным и держаться не хуже него. И, конечно же, пропустил начало самого главного действия.

Справа и впереди ухнуло сразу несколько залпов. Должно быть, волки не спали и всё-таки услышали наше приближение, а может, и ожидали облавы. Мы кинулись на шум, на ходу вскидывая пистолеты, пытаясь разглядеть в мельтешении веток волчьи фигуры. Рядом со мной пуля вспорола ствол, насыпав мне щепок за шиворот, и я наугад выстрелил вперёд. Мне ответил громкий скулёж — не знаю, я ли попал в цель, или кто-то другой, но минимум один противник был выведен из строя. Я перезарядил пистолет и побежал вперёд.
— Куда, придурок! — Томми вовремя дёрнул меня за рукав, и я упал в траву, едва не вылетев на открытую и отлично простреливаемую прогалину.
— За мной должок, Сквирт, — отдышавшись, сказал я. Тот махнул лапой.

Гардуньяс медленно сжимали кольцо вокруг волчьей стаи. Я нутром чувствовал их решимость довести дело до конца. Нас разделяла поляна — ни выйти на открытое пространство, ни обойти её и тем самым открыть волкам проход у нас не было возможности. Хвост Томми подрагивал от нетерпения, да и мой, подозреваю, тоже.

В конце концов слева и справа грянули дружные залпы. Кусты на другой стороне поляны затрещали: волки ломились прямо на нас. Они не могли нас не учуять — значит, сочли меньшим из зол… Ну, мы им покажем!

Едва дождавшись, когда в кустах обозначатся фигуры, я разрядил пистолет и выхватил саблю. Вряд ли бы я успел зарядить оружие снова. Трое волков — трое, уже не пятеро! — на четвереньках, пригибаясь к земле, выбрались на прогалину и кинулись врассыпную. Томми выстрелил, но неудачно: пуля только содрала клочок шерсти на одном из волков, но тот шарахнулся в сторону и побежал прямо на меня.

Я подпрыгнул, уцепился за ветку дерева, как за рею, и прыгнул ему навстречу, одновременно нанося рубящий удар. Мне удалось нанести ему тяжёлую рану, но сил у волка было много и он просто откинул меня в сторону, наотмашь ударив когтистой лапой. Я ударился затылком о ствол дерева и отключился.

* * *
Когда я пришёл в себя, всё уже было кончено. Все разбойники получили по заслугам, а у нас было несколько раненых, но все живы.

О том, чтобы продолжать наш путь в тот же день, не могло быть и речи. Во-первых, сначала те из нас, кто мог стоять на ногах, отправились грабить награбленное волками. Пещера, которую облюбовали волки, была хорошо известна сельчанам, и найти её не составило труда. У входа была свалка обглоданных костей, внутри — кострище, не успевшее толком остыть, вокруг которого было свалено разное тряпьё. А вот в дальнем тёмном углу нас ждала награда.

Капитан, тяжело дыша, опёрся на стену пещеры. Его кирасу «украшала» немаленькая вмятина почти в центре груди. Он махнул нам второй рукой:
— Идите посмотрите, что там можно приличного взять. Я договорился, вам никто слова не скажет, если не будете наглеть без меры.
Мы осторожно подошли к сваленным в кучу сокровищам. Здесь были кошели с беличьими и кунийскими монетами, шкатулка с драгоценными камнями, какие-то ткани в рулонах, оружие в огромном количестве и разнообразии… Мне сразу глянулся небольшой кинжал с причудливой отделкой, который я тут же прицепил к поясу. Мы с Томми набили карманы беличьими монетами и почтительно отошли в сторону под пристальным взглядом куниц. Капитан взял кошель с самоцветами, взвесил его в руке, потом открыл и аккуратно выбрал несколько драгоценных камней поменьше. Остальное он передал деревенскому старосте. Тот кивнул, сделал недвусмысленный жест — мол, можете взять что-нибудь ещё, — и капитан тоже пополнил запас монет. После этого мы развернулись и вышли из пещеры, щурясь от ставшего слишком ярким вечернего солнца.

— Придётся задержаться ещё на одну ночёвку, — с досадой сказал он, покосившись на пропитанную кровью повязку на плече Томми Сквирта.
— Я справлюсь, капитан! — вскинулся тот.
— Не сомневаюсь, мой отважный друг. Но петухи всё равно плохо бегут ночью, а нам всем нужен отдых.

Не то чтобы мы на самом деле возражали. Возвращение в деревню было победоносным, куницы встречали односельчан как героев, да и нас заодно. В таверне устроили такой пир, что хозяину пришлось выставить несколько лавок на улицу и соорудить там столы на скорую руку. Нам тоже пришлось поучаствовать — хотя бы из вежливости, но должного удовольствия лично я не получил нисколько. У меня разболелась голова, и местное домашнее вино, громкая музыка и восторженные визги только усиливали боль. Я боялся, что праздник затянется до утра, но уже к полуночи гардуньяс успели съесть и выпить практически всё, что попало на стол, и стали расходиться. Откланялись и мы. Я сменил Сквирту повязку — рана, к счастью, оказалась неглубокой, поверхностной, — и мы отправились спать.

…Мы спокойно миновали перевал на следующий день и заночевали уже на противоположном склоне горы, в провинции Руйон. Эти места много раз переходили из-под беличьей короны под кунью и обратно, и народ жил здесь самый разнообразный, хотя по большей части всё те же горные куницы, гардуньяс. Однако впереди маячил замок, построенный белками несколько веков назад, и дорога вела прямо через него. Капитан решил оставить визит в замок на утро — он вообще предпочитал вести дела на свежую голову. Поэтому мы расстелили свои плащи под раскидистыми соснами на прогретой солнцем, покрытой мхом земле и, уговорившись дежурить по очереди, перекусили сухарями из припасов и устроились спать. Первым дежурил капитан. Засыпая, я увидел, как он достал из сумки блокнот и карандаш, и при свете луны и звёзд принялся что-то записывать.

* * *

Глава шестая. Таможня

Крепость, которую я, не в силах выговорить настоящее название, обозвал «Препоной», благо звучало очень похоже, встретила нас неприветливо. Мост был опущен, но ворота закрыты, и на наши окрики поначалу никто не реагировал. Затем в одной из башен высунулась кунья морда.
— Per què cridaven??
— Benvolgut senyor, obriu la porta! Tenim pressa per un tema important! (*Любезный, откройте ворота! Мы спешим по важному делу!)
Морда так же исчезла, как до этого появилась, и некоторое время ничего не происходило. Я поглядывал то на Томми, то на капитана. Томми с интересом рассматривал стены. Капитан казался образцом невозмутимости. Наконец, послышался железный лязг и натужный скрип, и дверь приоткрылась — ровно настолько, чтобы мы смогли туда протиснуться по одному. Капитан спешился и сделал нам знак сделать то же. Мы пробрались внутрь арки, после яркого утра пытаясь проморгаться и подстроить зрение к полутьме каменного мешка, освещённого одним коптящим факелом.
— Rendeix les teves armes! — прозвучал приказ. На нас смотрело сразу пять пистолетов. Смысл приказа дошёл даже до меня: от нас требовали сдать оружие! Капитан, естественно, даже не пошевелился, только оскалил зубы:
— Per què tal hostilitat? (*Отчего такая враждебность?)
Я услышал какое-то движение сзади, и в следующий момент нас схватили за руки (Томми не удержался от вскрика: раненое плечо ещё болело). Я уже освоился с полутьмой и мог различить обстановку: вокруг было не меньше десятка белогорлых куниц-гардуньяс, и все они смотрели на нас с неприкрытой враждебностью. Нас принялись бесцеремонно обыскивать — я попытался рыпнуться, но капитан посмотрел на меня и отрицательно дёрнул головой.
— Да это же натуральный грабёж! — не удержался я, когда у меня с пояса сняли тот самый кинжал, который я забрал в волчьем логове. Этот кинжал явно заинтересовал и куниц: они принялись что-то в полголоса обсуждать.
— Senyors, permeteu-me que m’expliqui! (*Господа, позвольте мне объясниться!)- полным достоинства голосом воскликнул капитан. У нас у всех забрали пистолеты — правда, не тронули кошели, но облапали тщательно в поисках спрятанных стилетов или ножей.
— Al soterrani d’aquests lladres de cua nua! — сказал, как плюнул, начальник стражи. Нас поволокли к дальней двери, заломив руки за спину (Томми взвыл).
— No som lladres! Som els ambaixadors del senyor Claris Casademunt! (*Мы не разбойники! Мы посланники господина Клариса!) — рявкнул капитан. Это имя оказало серьёзное воздействие на стражников — они остановились и хватка стала не такой жёсткой — хотя совсем отпускать нас пока не собирались.
— Portem el cap al comandant. Llenç a aquests dos als calabossos! — не оставляющим сомнений тоном приказал главный. Нас с Томми опять подхватили и поволокли в подземелья. Капитан выдернул руки и гордо поднял голову:
— Aniré pel meu compte, senyors! (*Я пойду сам, господа!).
Нас утащили к дверце в стене, а капитан в сопровождении стражи проследовал к главному выходу в сторону города.

* * *
— Ну и заварил ты кашу, Джим Ниббл!
Капитан стоял в приоткрытой двери нашей с Томми камеры. Этот каменный мешок был ничем не лучше тюрьмы, в которую мы попали когда-то за бунт против короля. В тот раз капитан спас всех нас, и я не сомневался, что и в этот раз будет так же. Окна в камере не было, но, по моим ощущениям, день ещё не кончился, когда он вернулся за нами.
— Ты, конечно, не знал, кому мог принадлежать кинжал, который ты забрал в пещере волков. А оказалось, его хозяином был племянник коменданта, пропавшим без вести несколько недель назад, когда он объезжал окрестности с парой других дозорных. Моему рассказу, конечно, не поверили полностью, но, по крайней мере, я убедил господина коменданта отправить разведчиков к той пещере и к деревне, которую мы спасли. Завтра, когда гонцы вернутся, я уверен, всех нас освободят. Ну и, по крайней мере, вас накормят. Так что выше нос, крысюки!
— Капитан! Ты сказал, «нас» освободят? То есть, эти подонки и тебя за разбойника держат?
— Не горячись, Ниббл, — улыбнулся капитан. — Представь себя на их месте. Пойдёмте, ребята, и не злите гардуньяс: нам выделят каземат покомфортнее, но пока что мы всё ещё пленники.
Томми, у которого разболелось плечо, неохотно встал и проворчал:
— Что с комфортом, что без комфорта… На их месте я бы и не подумал ничего проверять. Подумаешь, эка важность — три никому неизвестных крысы пропадут ни за грош…
— Не пропадём, — хмыкнул капитан. — Не забывай, что у нас очень важная миссия — важная прежде всего для самих гардуньяс. Да, здесь, в Руйоне, сейчас глубокий тыл, но поверь мне, они знают, что происходит в стране, и держат нос по ветру.

Нас перевели в камеру этажом выше — тут было окно, хотя узкое и забранное решёткой, были кровати, хотя и грубо сколоченные, и, хотя камера была рассчитана на четверых, в ней были только мы трое. За окном небо алело последними лучами заката.

Капитан снял кирасу, куртку и рубашку, оставшись в одних штанах, и с нескрываемым наслаждением вытянулся на кровати.

— Спите, друзья. В конце концов, более безопасного ночлега нам сегодня и придумать нельзя! — он рассмеялся.
— Да уж, с персональной охраной, — неуверенно поддержал я его шутку.

С другой стороны, капитан, как всегда, был прав. Если ничего другого не оставалось, а так оно и было, то нам следовало хотя бы выспаться и по возможности восстановить силы. Что бы нам ни готовил грядущий день — почести или суд, побег или спокойное продолжение пути, сегодня следовало воспользоваться выпавшим шансом на отдых.

* * *

Глава седьмая. Попутчики

Мы скакали во весь опор, от рассвета и до самой темноты, меняя петухов на постоялых дворах. Руйон остался позади вместе со своей пограничной крепостью, где нас чуть было не приняли за воров. К счастью, наш капитан смог убедить коменданта крепости, что мы не разбойники, а напротив, герои, и нас, наконец, отпустили. Правда, наших превосходных петухов нам не вернули, а дали попроще, зато посоветовали менять их по пути, чтобы этим восполнить упущенное время.

В этой гонке я не вполне заметил, где закончились земли куниц и начались владения белок. Юг беличьих земель называется беличьим скорее формально, живут здесь самые разные народы — от горных куниц до рыжих лис с Длинного полуострова. Белок здесь тоже немало, но их было много и в Руйоне, переходившем то к одной стране, то к другой. Чем-то это было похоже на то, как на наших родных островах веками живут рядом разные виды грызунов, и, пусть мы и стараемся держаться ближе к своим, но служим одной стране и одной короне.

И тем не менее, есть на всех населённых землях народы, которым отчего-то не рады все прочие жители. Если ненависть к волкам понятна и объяснима, то я никогда не мог взять в толк, отчего разумные не любят хомяков. Конечно, причина быть может в их скаредности, или же в том, что и сами они держатся ото всех наособицу; но я запросто могу вспомнить и жадных мышей, и крыс, да и желание отгородиться от чужаков можно понять. Так или иначе, я никогда не испытывал неприязни к хомякам.

***
Мы проделали примерно половину пути от Препоны до столицы белок, когда пегая курица, доставшаяся мне на пересменке, захромала. Капитан нахмурился, но сбавил темп, а вскоре и его петух начал подволакивать лапы и строптиво бить подрезанными крыльями. Капитан прошипел что-то неразборчивое сквозь зубы и приказал спешиться. Нам, привыкшим уже к верховой езде, предстояло проделать путь до следующего трактира на своих двоих.

Мы уныло плелись по хорошо наезженной дороге, ведя своих куриц в поводу. Приближалась осень, и лес вокруг должен был радовать глаз изобилием красок, но нам эти красоты были безразличны. Белки из окрестных деревень дружно прочёсывали леса в поисках ягод, грибов и орехов; их весёлые звонкие голоса раздавались временами то справа, то слева от дороги. Это внушало надежду, что через пару часов мы дойдём до деревни, где, возможно, нам повезёт купить ездовых петухов поприличнее.

Вскоре мы нагнали телегу. Даже не просто телегу — огромный воз, набитый всевозможным скарбом. На возу сидела хомячиха с парой малышей на руках, по обе стороны от воза вышагивали дети постарше. Мы поравнялись с ними и попытались их обогнать — это было непросто; когда же нам удалось это сделать, мы увидели, что тянут весь этот груз трое великовозрастных хомяков под руководством неспешно шагающего впереди патриарха этого семейства. Дети разглядывали нас с непосредственным любопытством, и должен признаться, что мы с Томми отвечали им тем же.

— Скажите, почтенный, далеко ли до постоялого двора? — обратился к старшему хомяку наш капитан. К моему удивлению, хомяк ответил на нашем языке, хотя и с характерным акцентом:
— Ой вэй, та шоб я знал, где та де’евня! Господь всемогущий, ну таки не может не быть де’евни, если есть п’оезжая до’ога?

Капитан кивнул, и мы продолжили путь, оставив хомяков за спиной. Эта встреча так оживила нас, что мы на какое-то время забыли о своих невзгодах и нас так и тянуло посмотреть назад ещё разок-другой. Капитан это заметил и усмехнулся.
— Это переселенцы из куньей страны. Бегут от войны и от преследований, — пояснил он.
— А за что их преследуют? — спросил я. Вид этих бедолаг был далёк от картины разбогатевшего на чужих несчастьях ростовщика, каким обычно представляет хомяка народная молва.
— Преследуют за то, что они хомяки, — пожал плечами капитан. — Я не разделяю их веры, но не могу не восхищаться их стойкостью. Если бы все верили в нашего Господа с той же силой убеждённости, как они, на земле уже наступило бы Царствие Господне.
— Куницы тоже верят в неправильного Господа! — фыркнул Томми. — Куницы, лисы, все они считают, что Он был хищником, это ж надо такое придумать!
— А хомяки просто считают, что Он был хомяком, — в том ему ответил капитан, и мы дружно расхохотались.

* * *
К вечеру дорога стала всё больше и больше уходить под уклон, спускаясь к речной долине. Деревни было ещё не видать, но в воздухе чувствовался сладковатый запах дыма из растопленных очагов. У нас открылось уже не второе, а третье дыхание, а желудки урчали в предвкушении горячего ужина. Крутой поворот — и нам открылся чудесный вид на уютные домики с черепичными крышами, широкий крепкий каменный мост через овраг и мощёные улицы. Не деревня, а целый городок!
Не успели мы вполне осознать свою удачу, как сзади послышался грохот и вопли:
— Побе’егись!!!
Мы обернулись. Перегруженная телега отчаянно катилась вниз, оказавшись чересчур тяжёлой для уставших за долгий путь хомячьих молодцев.
— Она же в овраг улетит! — заорал я.
Капитан уже был на обочине, накинув поводья своего петуха на сучок ближайшего дуба.
— Сквирт, Ниббл, сюда! Берём вон ту рогатину и это бревно! Тащите на дорогу, скорее!
Мы едва успели подтащить два бревна на дорогу и прыгнуть в сторону. Капитан, схватив рогатину, напротив, встал за этой импровизированной баррикадой и, уперев её концом в землю, принял на неё удар, разворачивая телегу поперёк дороги. Раздался страшный треск, рогатина подломилась, но развернула телегу — передняя ось треснула, одно колесо раскололось, а другое слетело, сверху посыпались многочисленные хомячьи пожитки. Капитан упал рядом с телегой, но поднялся прежде, чем мы добежали к нему. Из телеги раздался детский плач. Две перепуганных малышки сидели сзади, вцепившись пальчиками в борта, — мать их, видимо, успела спрыгнуть. Я попытался взять одну из девочек на руки, но та только зажмурилась и завизжали ещё громче.
— Ребекка! Мириам!
К нам добежали старшие хомяки, задыхаясь. Они наперебой принялись что-то лопотать на своём языке и поднимать руки к небу. Прихрамывая, добежала и мать семейства, и девочки со слезами бросились к ней.
Капитан тем временем невозмутимо стряхивал с себя дорожную пыль.
— Я не знаю, как благода’ить вас… — обратился к нам старый хомяк. — П’остите мою семью, он не гово’ят на к’ысьем…
— Если хотите, можете говорить на беличьем или куньем, — улыбнулся капитан. — И не стоит благодарить меня.
Хомяк продолжал рассыпаться в благодарностях.
— Нужно убрать с дороги телегу, — прервал его капитан и махнул нам лапой, чтобы мы помогли.
О том, чтобы добраться сегодня до такого близкого и манящего городка, уже не было речи. Я понимал, что капитан никого не оставит в беде, но и завтра не станет тратить день на отдых. Значит, нам предстояла ещё одна ночёвка у походного костра вместо уютных кроватей… Я вздохнул и принялся таскать хомячьи пожитки с дороги на опушку леса.

* * *

Глава восьмая. Разговоры

Костёр жарко пылал, отбрасывая красно-жёлтые блики на сидящих вокруг него. Свет выхватывал из темноты стволы деревьев за нашими спинами, листья дубов и клёнов, под которыми мы сидели, и было в этом какое-то неповторимое очарование, которого не найдёшь нарочно. Я думал о том, сколь многое в этом мире явилось мне, простому матросу, оттого, что я следовал за капитаном. Бескрайние морские просторы и экзотические портовые города были привычны мне с юности, но это путешествие через половину континента показало мне, как мало ещё чудес я видел в мире. И это были не только чудеса природы, но и все те разумные, с которыми мне довелось познакомиться. Гостеприимные горные куницы в деревне и внезапно для меня поступившие по справедливости куницы в крепости; деловитые, но простые в общении белки в городах, где мы проезжали и останавливались ранее на ночлег, — совсем не похожие на жителей беличьих портовых городов; и теперь вот, немыслимо! — мы разбили лагерь бок о бок с семьёй хомяков и сидим с ними у одного костра. Еду, правда, они приготовили себе сами, и мы совершенно не возражали, хоть я и удивился, что они отказались от предложенного угощения. Впрочем, они не стали отказываться от вина, которое щедро предложил наш капитан.

После ужина хомячиха с девочками отправились спать, и у костра осталась наша мужская компания. Судя по всему, никому из нас пока не хотелось ложиться. Мы общались на невероятной смеси языков — в основном на беличьем, с ужасным выговором у всех, кроме капитана, но то и дело нам не хватало слов и хомяки вставляли что-то на куньем, а мы на своём родном. Вино и общий дух внезапной лесной ночёвки сделали своё дело, и мы понимали друг друга, хотя это было вопреки всякой логике.

Мы говорили сначала о пустяках: о дороге, о ценах на провизию и постой, о курсе беличьего золотого жёлудя к крысиной серебряной короне. Постепенно разговор перешёл на более личные вопросы.
— Позвольте спг’осить, — выговорил старший хомяк, которого звали Михаэль. — Как вышло, что такие замечалельные кг’ысы путешествуют в беличьих землях? Вы не купцы и не солдаты, что заставляет вас делать подобный нелёгкий путь?
— Мы спешим по очень личному делу, — ответил ему капитан и на секунду задумался. — Одна девушка попала в беду, и, чтобы выручить её, мне пришлось пообещать тем, кто был в силах помочь ей, что я выполню взамен их поручение. Как только я это сделаю, я поспешу снова встретиться с ней.

Я заметил, что Сквирт открыл было рот, и как можно незаметнее дал ему подзатыльник хвостом. Сам-то я понял, что под девушкой капитан имел в виду наш корабль, «Археоптерикс», и восхитился тем, как изящно он сказал всю правду, не называя ничего лишнего. Томми Сквирт пару раз открыл и закрыл рот, соображая, а потом дошло, кажется, и до него.
— Позвольте пг’едложить тост за вашу пг’екг’асную даму! — пылко сказал младший из сыновей хомяка, Габриэль. Мы дружно подняли бокалы. Взгляд капитана стал далёким и словно затуманенным.
— За мою птицу счастья, — тихо произнёс он.

***
Через пару часов у костра остались только младшие хомяки — Габриэль и Барух, да мы с капитаном. Остальные легли, завернувшись в плащи и тёплые одеяла: хомяки расщедрились и поделились с нами парой шерстяных одеял. Мы решили ещё посидеть, поддерживая чуть тлеющий костёр остатками того хвороста, что нам удалось собрать до темноты. Света он уже практически не давал, но в нём ещё было достаточно тепла. Несмотря на то, что дни стояли погожие, приближение осени давало о себе знать по ночам.

Сквозь ветви деревьев на чёрном холсте ночного неба даже отсюда были видны яркие острые точки августовских звёзд.
— Каждый раз, когда я смотрю на звёзды, я думаю о том, что это чудо Господне, — проговорил капитан, ни к кому не обращаясь. Мне показалось, что он был сильно пьян. Я видел его пьяным до этого лишь однажды. Похоже, воспоминания об «Археоптериксе» сильно пошатнули его душевное равновесие.
— Я полагаю, — негромко ответил ему хомяк Барух, — что в какой-то степени звёзды и есть сам Господь.
Габриэль поперхнулся и пнул брата локтем в бок, но тот только отмахнулся. Они обменялись парой коротких реплик на своём языке, после чего Габриэль демонстративно встал, пожелал нам спокойной ночи и нетвёрдой походкой побрёл к импровизированному шалашу, в котором уже громко храпели его отец и старший брат.
Барух с любопытством посмотрел на нас в ожидании нашей реакции и, не дождавшись резких возражений, продолжил.
— Брат считает меня сумасшедшим, но уверяю вас, что мой разум совершенно в порядке.

Я обратил внимание на то, что после выпитого вина у молодого хомяка почти пропал омерзительный хомячий акцент. Я невольно почувствовал симпатию к нему. Тем временем он продолжал:
— Подумайте сами, друзья. Господь сотворил всё живое и наделил разумом… кого? Если прочитать внимательно наши священные книги, то получится, что только хомяка. Но как тогда другие разумные стали разумны?
— Я не задумывался об этом… — протянул капитан.
— Об этом никто не задумывается, потому что задумываться над тем, во что верят, опасно, — ответил Барух. — А зря. Ведь мы потому и разумные, что наделены разумом, и не использовать свой разум я считаю преступным…
— Господь сказал через своего Мессию, что нет «ни хомяка, ни кота, ни суслика, ни шакала — все разумные равны предо Мною», — ответил капитан. — Вы, хомяки, не признаёте Книгу Мессии, но ведь именно в ней заключена высшая мудрость и любовь Господа к нам.
— Я знаком с Книгой Мессии, — ответил Барух. — И очень ценю этот в высшей степени прекрасный философский труд. Однако же, если бы все, кто утверждает, что верит каждому слову в этой книге, жили бы так, как Мессия им завещал, то на земле уже давно был бы рай без вражды и даже без неприязни. Беда в том, что каждый выбирает те строки, которые нужны ему в данный момент, и толкует их в свою пользу. Я сам обучен искусству толкования Древнего Завета, и слишком хорошо понимаю, что часто в религии нет веры, а в богопочитании нет бога…
Капитан с удивлением посмотрел на молодого хомяка, а потом медленно произнёс:
— Ты, и верно, обучен хитро выворачивать всё наизнанку… Ну хорошо, если в религии не осталось бога, то где же Он есть?
— Где Он? — переспросил чуть удивлённо Барух. — Да везде! — он махнул рукой вокруг себя, едва удержавшись на бревне, на котором сидел. — Вот эти звёзды, которые вас восхищают, вот они и есть — Бог! И это небо, и эта земля, и деревья, и трава, и костёр, и сгорающие в костре поленья, и тепло, которым эти поленья становятся… Всё это — Бог! Он вокруг, он везде… Он в нас! И поэтому прав и Мессия, нет ни хомяка, ни крысы — мы тоже часть Его, воплощение Его сущности, каждый в своей малой степени. Глупо представлять Бога как пожилого хомяка, который сидит где-то за облаком и смотрит на нас. Так же глу… хм, странно, — поправился он, посмотрев на нас, — да, странно представлять Бога крысой, или куницей, или кем угодно другим. Бог и есть природа всего сущего, а мы лишь проявление Его…

Я с тревогой посмотрел на капитана, потому что уже знал его набожность. Однако тот, вопреки опасениям, просто рассмеялся.
— Простите мой смех, уважаемый Барух, — совладав, наконец, с собой, сказал капитан. — В высшей степени забавная и неожиданная у вас концепция.
— Я не обижаюсь, я привык, — улыбнулся хомяк.
— Однако, — продолжил капитан, — в ваших рассуждениях мне видится одна нестыковка. Если все разумные — лишь разные проявления Господа, как это полагаете вы, то почему получаются войны и вообще конфликты? Неужели, по-вашему, Господь сам с собой не в ладу?
— Вы задали прекрасный вопрос, господин Хвостингс, — помолчав, ответил хомяк. — Я ещё молод и не всё уяснил для себя. Но я непременно найду свой ответ на ваш вопрос, уважаемый. Не сейчас, но однажды смогу.
— Надеюсь, что у меня будет возможность узнать ваш ответ, — кивнул капитан, всё ещё улыбаясь.

Небо над лесом начинало потихоньку светлеть.

* * *

Глава девятая. Сквириж

Остаток пути до беличьей столицы мы проделали на удивление спокойно. Мы въехали в город всего лишь на пару дней позже, чем планировали изначально, и капитан из глубокой задумчивости перешёл в бодрое и даже весёлое расположение духа. Он часто принимался насвистывать незамысловатую мелодию, улыбался, и мы с Томми разделяли его радость. Прибытие в Сквириж означало близкое окончание нашей миссии, а следовательно, скорое возвращение к морю, кораблю и нашей команде, по которой я сам успел очень соскучиться.

Сквириж был самым большим городом на нашем маршруте — мы специально останавливались по пути в небольших местечках, где меньше опасностей и меньше соблазнов. Поэтому Сквириж, конечно, весьма впечатлил меня. Городская стена показалась мне просто огромной, как и очередь перед городскими воротами. У нас ушёл почти целый день только на то, чтобы пробиться мимо торговых повозок, которые проходили дотошную проверку, а их хозяева раскошеливались на немаленькую пошлину. Кроме нас, к воротам пробивались гонцы, путешественники и всякий подозрительный сброд, из-за которого, как я понимаю, усталая стража и была так неприветлива к путникам вроде нас.

То, что мы не были белками, сыграло нам на руку. Капитан на превосходном беличьем сообщил, что нам требуется как можно скорее доложить о своём прибытии господину послу Объединённого Королевства, и нас пропустили без лишних вопросов.

Улицы Сквирижа возле ворот были узкими, извилистыми и тёмными от нависающих верхних этажей. Белки традиционно селились над землёй как можно выше, оставляя первый этаж для трактиров, лавок и мастерских. Крыши домов были столь близко друг к другу, что превращались в подобие улицы, и многие местные посыльные и подмастерья пользовались этим путём.

Мы выбрались в центральную часть города, заметно перестроенную и обновлённую, совсем под вечер. Несколько раз спросив прохожих, капитан нашёл дорогу в резиденцию посла.
— Мы разве едем не к королю? — простодушно спросил Томми Сквирт.
— Кто ж нас сразу к королю пустит? — ответил ему я, опередив капитана. — Это же король! Да и вообще, на ночь глядя такие вопросы не решаются.
Капитан посмотрел на меня и одобрительно кивнул.
— Всё так, друзья. К тому же, господин посол мне знаком. Прежде, чем выполнить нашу деликатную миссию, я должен узнать настроения при дворе и спросить у него совета.

Мы остановились у большого каменного дома с чугунной оградой, за которой, над крыльцом, развивался наш родной флаг. При виде флага у меня ёкнуло сердце и предательски защипало в носу. Я и подумать не мог, насколько я соскучился если не по родине, то хотя бы по чему-то родному.

За оградой несли караул два статных молодых крыса в мундирах. Капитан подозвал их и представился.
— Передайте господину послу, что я прошу его аудиенции и покровительства, — сказал он.
Один из караульных неспешным шагом прошёл в здание. Вскоре он вернулся.
— Лорд Норингс готов вас принять, господин Хвостингс, — доложил он и открыл ворота.

* * *
Я озирался, стараясь не открывать рот от восторга, разглядывая просторный и богато украшенный холл особняка. В подобных зданиях мне бывать ещё не приходилось.
Симпатичная мышь в наряде горничной сметала с мраморных статуй не заметную моему глазу пыль и украдкой посматривала на нас. Я не удержался и подмигнул ей. Мышь вздёрнула носик и с оскорблённым видом продолжила своё занятие. Вскоре крыс в ливрее пригласил нас пройти на второй этаж. Там нам предложили присесть на обтянутые бархатом банкетки, а несколько минут спустя открылись высокие белые двери и к нам вышел сам посол. Он был уже очень немолод, морда его была совсем седа, но острый взгляд блестящих глаз выдавал превосходную ясность ума.
— Эштон! Я не верю своим глазам! — широко улыбнулся он. — А я-то думал, ты совсем разучился ходить по суше, мой мальчик!
— Здравствуйте, дядюшка, — с теплом в голосе ответил ему капитан, и они обнялись.

Нас разместили, как почётных гостей. Капитану выделили комнату рядом с покоями самого посла, нам с Томми дали место попроще и ниже этажом, но даже в одной комнате на двоих мы чувствовали себя королями. Томми даже попрыгал немного на огромной пуховой перине, не веря, что на таком великолепии можно спать. Нам выдали чистую одежду, забрав наши пропылённые дорожные костюмы, чтобы отдать их прачкам. Нам принесли огромный медный таз и большой кувшин с нагретой водой, чтобы мы смогли привести себя в порядок. Нам даже выдали каждому по щётке для чистки хвоста!
— Чтоб я так жил, — восхищённо присвистнул Томми, намыливая свой хвост.
— Ну, пару дней поживём, — довольно ответил я. — Кто бы мог подумать, что наш капитан — племянник самого посла!
— Ну… Капитан у нас знатного рода, это мы всегда знали, — ответил Томми.
— Знатные тоже бывают разные, это одно. А второе — он ведь себя никогда не ведёт с нами, как знатный, ты заметил? Он! Нас! Уважает! И нас тут принимают, почти как равных! Ну-ка, Томми, ущипни меня, мне кажется, что я сплю!
— Да я и сам не уверен, что это не сон, — сказал Томми и ущипнул сначала себя, а потом и меня.

Потом мы долго лежали на пуховых перинах, обалдевшие от собственной чистоты и от роскоши вокруг, и не могли заснуть.
— Слушай, Джим, а ты как думаешь, ты смог бы жить вот так? Ну, если бы вдруг так случилось, что это оказалось возможным?
— Эх, Томми… Я бы, может быть, и хотел, да только ведь я не сумею так навсегда. Ты ж пойми, аристократы — они живут совсем не так, как мы!
— Ну ещё бы… Без забот, без работы — ешь сколько влезет и что хочешь, развлекайся как можешь!
— Ну ты и балбес, Томми! У них работа просто другая. Мы вот с тобой много ли что умеем? Таскать мешки да тягать канаты. А тут головой думать надо, командовать, принимать решения. Да, еды у них, конечно, не чета нашему, да только вдруг в неё кто яду подсыпет? И вообще, вон, капитан у нас неспроста по всему свету мотается, вместо того, чтобы в таком же дворце сидеть. Вот у него-то как раз есть выбор!

Я был уверен, что раз капитан Хвостингс ходит по морям с каперским патентом, то это его личный выбор и никакой лучшей доли он представить себе не может. Ну а раз так, то и я не завидовал всем этим вельможам, включая господина посла… Хотя перина, конечно, была невероятно прекрасна.

* * *

Интермедия. «Археоптерикс»

Как бы ни шипел и ни фыркал Шмыггинс, как бы ни хмурился старый боцман Питер, но странные белогорлые куницы выполнили свою часть договора. «Археоптерикс» был снабжён строевым лесом для новых мачт взамен сломанных, тёсом для починки корпуса, и новой парусиной, а команда — пресной водой и даже провиантом. От помощи в самой починке корабля Питер категорически отказался, решив, что обойдётся и силами команды. Куницы не стали возражать. Несколько недель крысы превратились из моряков в корабелов: строгали, пилили, сколачивали, шпаклевали и перетягивали снасти. К концу августа шхуна снова стала пригодна для морского перехода, и Питер скомандовал отчаливать незамедлительно.

Он несколько раз ходил на берег и говорил с куницами. Те были заняты своей войной, и в крысах, не желавших сражаться под их знамёнами, видели только досадную помеху. О капитане не было никаких вестей, кроме того, что он уехал в Белкию с поручением, за которое взялся. Поэтому Питер велел следовать изначальному плану и ждать капитана Хвостингса в Эквиреле.

Уриен Шмыггинс постоянно тёрся рядом со старым боцманом. Официально на корабле не было первого помощника, и теперь, когда Питер был за капитана, едва вышедший из юного возраста крыс явно претендовал на это место. Остальная команда тихо забавлялась, глядя на его попытки напускать на себя важный вид и повторять команды Питера командным голосом. Никто его не воспринимал всерьёз, а полувольный образ жизни давно всех отучил вспоминать родовые заслуги и титулы. Тем временем, Уриен Шмыггинс надеялся однажды сам стать капитаном не меньше, чем шхуны, а лучше — сразу галеона. Но флотский закон суров: кем бы ты ни был по рождению, ты обязан пройти весь путь по карьерной лестнице, от юнги до капитана, и никак иначе.
Питер строго следил, чтобы команда не устраивала подначек молодому аристократу. Особенно присматривать приходилось за Лысым Льюисом. Он любил устраивать шуточные подставы товарищам, и особенно — тем, кто в ответ визжал и сердился, топорща шерсть.
Лучше всех к Уриену относился большой и спокойный Эрик. Если бы не родословная, в капитаны бы стоило пробиваться ему, но он принимал как данность, что выше боцмана он не поднимется. Поэтому он просто ненавязчиво взял Уриена под своё покровительство, гоняя Льюиса с его дурацкими шуточками подальше от Шмыггинса.

— Вернёмся в Объединённое Королевство, и я буду держать экзамен на мичмана, — признался Эрику Шмыггинс.
— Это правильно, — ответил Эрик. — Нельзя же столько лет в юных джентльменах ходить! Кстати, я думаю, что будет правильно почаще ставить тебя рулевым. Хочешь, я поговорю с Питером?
Уриен нахохлился.
— Вот не надо за меня просить! — дёрнул ухом он. — Питер умный крыс, он сам должен увидеть, что я уже могу править судном!
Эрик незаметно вздохнул, но не стал настаивать.
— Кстати, а расскажи, почему наш корабль так странно называется? Что такое Археоптерикс?
Неожиданно в разговор вступил Питер.
— «Археоптерикс» в переводе с языка больших кошек означает «Древняя птица», и когда-то она стала нашим трофеем в Межземельном море. Этой шхуне очень много лет, хотя её столько раз чинили и перестраивали, что уже неизвестно, осталось ли от самой первой «Птицы» хоть что-нибудь. Когда наш капитан пошёл на флот юным джентльменом, его отец приставил меня присматривать за ним на этот самый корабль. Капитаном тут был Эдвард Копчёный Нос, то есть, конечно, лорд Эдвард Джампингс. Он был хорошим капитаном, строгим, но справедливым. Мы все любили его. После его смерти «Птица» перешла нашему Эштону, как того хотел его отец. Думаю, капитан сам выберет, кому она достанется дальше. Кто знает, может быть, и тебе, если капитан сочтёт тебя достойным…

Шмыггинсу не понравилась мысль, что кто-то, пусть даже сам капитан, может счесть его хоть в чём-то недостойным.
Хотя, по правде говоря, шхуна ему не очень-то и нравилась.
В своих мечтах он уже захватывал кунийский галеон, и лично король Вильям Крысингтон вручал ему корсарский патент и отдавал захваченный корабль под командование.
И в этих мечтах не было ни Лысого Льюиса, ни Эрика с его назойливой опекой, ни даже старого боцмана Питера.

Часть вторая
Глава десятая. Возвращение в Эквирель

Листва совсем облетела с деревьев, и по пути к морю мы всё чаще промокали под дождём. Осень вступила в свои полные права, и войска короля Луи маршировали на юг примерно той дорогой, что несколько недель назад мы спешили в Сквириж. Капитан выполнил свою часть договора, и теперь немилосердно гнал нас к морю со скоростью чуть ли не большей, чем прежде спешил доставить просьбу гардуньяс беличьему королю. Нас ждал уже знакомый до последней улочки порт Эквирель. Нас ждал наш «Археоптерикс».

К счастью, чем южнее мы продвигались, тем меньше становилось дождей и тем теплее были ночи. Лорд Норингс отлично снабдил нас в дорогу, выдав не только лучших верховых петухов, но и заводных к ним в придачу. У нас было достаточно денег на лучшие гостиницы, и трактиры, но останавливались мы где попало, спали ровно столько, чтобы не падать от усталости, и снова скакали вперёд. Мы мало разговаривали, и нам с Томми словно передалось чувство тревоги, которое снедало капитана. Я был всё больше уверен, что капитана связывает с нашим кораблём нечто сверхъестественное, какое-то потустороннее необъяснимое чувство, и сейчас оно говорило ему, что «Археоптерикс» в беде.

Наконец, рябины и вязы вдоль дорог сменились дубравами и буковыми лесами, а домики в деревнях стали белыми от известковой штукатурки. Мы приближались к южному побережью. У старинного города, основанного здесь ещё древними пантерами, мы смогли нанять баржу и сэкономили несколько дней пути, доверившись сильным и быстрым водам главной южной реки этого края, Родона.

От устья Родона до Эквиреля было всего полтора дня пути верхом. Вероятно, лишь удивительная сила духа заставила капитана сделать последнюю остановку, а не скакать всю ночь напролёт. Наутро он поднял нас с первыми лучами солнца, и я был готов поклясться, что он не сомкнул глаз.

Добравшись, наконец, до Эквиреля, мы сразу же двинулись в порт. Капитан высматривал у причалов силуэт нашей шхуны. Это было непросто: навигация в этих местах была ещё далека от завершения, и в порту теснились торговые галеоны и рыбацкие шлюпы. Наконец, его взгляд выхватил из мешанины парусов знакомые очертания, и лицо его прояснилось. Мы не торопясь, с достоинством подъехали к причалу. Капитан спешился, мы последовали за ним. Он сунул мне в руку поводья своего петуха и быстрым шагом направился к сходням. Однако путь ему внезапно преградил беличий жандарм.
— Пропустите меня, сударь, я капитан этого судна, — и, не видя реакции, повторил по-беличьи: Laissez-moi passer, monsieur, je suis le capitaine de cette navire-ci.
Жандарм смерил его взглядом и что-то ответил ему. Капитан отшатнулся и выдохнул:
— Mais c’est impossible! — Он потерянно обернулся к нам. — Не может быть!
Мы с Томми бросились к нему, опасаясь, что капитан не то упадёт сейчас без чувств, не то кинется в драку.
— Он говорит, — едва совладав с дрожью в голосе, перевёл нам капитан, — что судно арестовано за долги и будет продано завтра с аукциона!

Мы словно лишились дара речи.
— Невозможно, — повторил капитан и потряс головой. Потом он сделал глубокий вдох и спросил жандарма, где искать остальных членов команды. Тот сперва равнодушно пожал плечами, но посмотрел на нас ещё раз и, видимо, что-то дрогнуло в его душе.
— Cherchez-les dans Le Panier… C’est un quartier de la vieille partie de ville. Pour vous, sur les montures, c’n’est pas trop loin.
— Он сказал, что они где-то в старом квартале, известном как «Корзинка», — капитан смерил взглядом высокий холм, на который словно взбирался город. Верхом должны быстро добраться.
Он вскочил на своего петуха, и я понял по взгляду капитана, что виновника этой истории не ждёт ничего хорошего.

* * *
Виновник скандала сидел под домашним арестом, куда его поместил боцман Питер. Уриен Шмыггинс, умудрившийся проиграть наш корабль в карты, был заперт в крохотной комнатушке на втором этаже самой дешёвой гостиницы на Корзинке. Второй этаж был выбран для него потому, что окно в нём почти упиралось в стену дома напротив, не давая открыть ставни настежь и спрыгнуть вниз или вылезти через третий этаж на крышу. Комнаты выше, ниже, справа и слева тоже снял старый боцман, распихав в эти четыре комнаты всю команду. Впрочем, морякам ли привыкать жить в тесноте? Для экипажа эти условия были чуть ли не лучше привычных нам. Питер строго рассчитал деньги, оплачивая лично на всех и постой, и еду, и не пуская никого гулять по городу. Конечно, приходилось тратиться на выпивку, иначе озверевшие от безделья крысы наверняка бы подняли бунт, и Питер нервничал, понимая: не появись капитан через неделю-другую, и они останутся без крова, без денег и без понимания, как и зачем жить дальше.
Можно представить себе, в каком состоянии мы нашли его там. Нашли без труда: уже вся Корзинка только и говорила, что о вечно пьяных крысах, три дня орущих без продыху песни в захудалой ночлежке.
Когда капитан ворвался в полутёмный зал первого этажа, Питер сидел внизу. Его длинный седой нос свисал над кружкой крепкого пива. Капитан узнал его и остановился как вкопанный.
— Питер… Питер, ты ли это?! — севшим от волнения голосом сказал он. Боцман поднял мутный взгляд, узнав капитана не столько внешне, сколько по голосу. Рука его дрогнула, и кружка с деревянным стуком опрокинулась на стол, заливая его липкой пеной. Глаза старого боцмана слезились.
— Прости меня, Эштон… Прости меня… Не сберёг…
Капитан бросился к нему, подхватил за плечи, встряхнул:
— Как это могло случиться, Питер? Да что же тут произошло?! Господи, Питер, ты на себя не похож! Ты же крыс Королевского флота! А ну, соберись!
— Да, сэр, — дрожащим голосом ответил Питер, пытаясь встать. Я отвернулся, не желая смотреть на эту сцену, и дёрнул Томми за рукав. Мы сделали вид, что нам очень интересны выставленные на полках вдоль стены пыльные бутылки.
В следующие несколько минут мы услышали сбивчивый рассказ о том, как «Археоптерикс» прибыл в порт всего лишь дней на десять раньше нас. Как радовались отдыху матросы, как Питер честно отпустил их в небольшой загул, и как три дня назад на корабль явились жандармы и объявили, что корабль арестован по вине помощника капитана, баронета Шмыггинса. Как крысы были вынуждены покинуть корабль, взяв только личные вещи, и радости было лишь в том, что на корабле не было никакого ценного груза.
Капитан выслушал это всё с каменным лицом, а потом спросил только:
— Где он?
— Не надо, Эш… — поняв всё без слов, ответил Питер. — Он же ещё мальчишка. Не убивай его. Это всё я виноват, я не досмотрел…
Капитан крепко обнял старика, и из глаз у них обоих потекли слёзы. Я тихо выскользнул на улицу и сел на крыльцо.
Томми сел рядом.
— Вот так дела, — протянул он. — Что же нам теперь делать?
— Я верю капитану, — твёрдо ответил он. — Он что-нибудь придумает. Просто нужно дать ему время.

Над городом сгущался вечер. Один за другим гасли огни на улицах, и всё отчётливее в небе проступали холодные осенние звёзды.

* * *

Глава одиннадцатая. Торги

В городской ратуше было шумно. Здесь были в основном купцы, хотя можно было заметить и несколько местных вельмож. В целом публика выглядела разношёрстной во всех смыслах этого слова: помимо белок и нас, виднелись и несколько лисьих морд, и небольшая группа гардуньяс, и ежи, и даже выглядевший чужим в этой толпе ягуар. Мы сбились в плотную стаю: капитан в центре, рядом с ним старый Питер, по бокам от них мы с Томми и прикрывавший нас сзади Эрик.

Мы нервно слушали, как уходили с молотка совершенно неинтересные нам грузы. Мы с Томми даже не пытались скрыть свою нервозность, топорща загривки и подёргивая хвостами. Капитан казался отстранённым, словно ушёл в себя. Питер выглядел совершенно разбитым и старым.

Наконец объявили наш лот. Начальная цена была едва ли половиной его стоимости, и я обрадовался было, решив, что всё кончится быстро и хорошо. Даже как-то неловко, что за нашу прекрасную «Птичку» просили всего каких-то десять тысяч серебром.
Но не успел я порадоваться, как справа раздался беличий голос:
— Пятнадцать!
Уж что-что, а счёт по-беличьи я хорошо выучился понимать. Я занервничал. Ёж из левого угла выкрикнул:
— Теффятнатцаать!
— Двадцать, — раздался ледяной голос капитана.
Двадцать тысяч — это была прекрасная цена за нашу шхуну. За двадцать тысяч можно было приобрести корабль и побольше «Археоптерикса». И я понимал, что больше двадцати тысяч капитан вряд ли сможет найти, даже подключив все свои связи.
— Двадцать тысяч, раз, — произнёс голос префекта. — Двадцать тысяч, два. Двадцать тысяч…

— Двадцать пять, — немного лениво протянул рыжий лис, который уже давно наблюдал за нами.
Капитан прикрыл глаза и стиснул кулаки.

Мы проиграли.

* * *
Мы уже вышли из ратуши, когда нас догнал тот самый лис, который только что приобрёл самое ценное, что было у нашего капитана. Он заступил нам дорогу и заговорил на очень хорошем крысином:
— Простите, господа, мне хорошо понятно ваше огорчение. Но, видите ли, мне не очень нужен корабль без команды… А вы, похоже, отличная команда для этого корабля.

Мне очень хотелось ударить по наглой длинной морде. Его вроде бы учтивые слова по сути своей были откровенным издевательством. Думаю, лис почуял наше настроение, потому что он тут же вскинул руки в примирительном жесте.
— Позвольте объясниться, господа. Дело в том, что я задумал одно предприятие, но совершенно не могу доверить его чужому кораблю. Я думаю, мы с вами можем сейчас отобедать, — он сделал приглашающий жест в сторону какой-то харчевни, — и я расскажу вам, зачем мне понадобилась ваша шхуна.

Капитан кивнул с подчёркнутым безразличием, всем своим видом давая понять, что не намерен оспаривать законную сделку и хитрости лиса его мало интересуют. Но лис не был бы лисом, если бы не был говорлив и настойчив.
Он завёл нас в харчевню, и вся наша компания заняла в ней единственный стол. Хозяин, судя по всему, неплохо знал этого посетителя, потому что перед нами вмиг появились кружки с пивом и тарелки с рыбной похлёбкой, которую так любят в этом городе.
— Итак, позвольте представиться. Меня зовут Антонио Карлетти, и я намереваюсь совершить кругосветное путешествие. По правде говоря, я не имел в виду именно ваш корабль, а рассчитывал скорее на куниц… Но куницы, если вы слышали, сейчас погрязли в войнах, и ласкам тоже не до путешественников вроде меня. Так что пришлось остановить свой выбор на вашей миленькой шхуне. Говорят, что она не раз пересекала океан, а значит, мне она вполне подойдёт.

Он говорил, как все лисы, складно и быстро, не переставая при этом улыбаться и активно жестикулируя. Его речь казалась бурным потоком, который журчит и уносит, уносит…
Я заметил, что капитан сидит, не притронувшись к похлёбке, и чуть заметными движениями пальцев массирует себе виски.
— Так чего же вы хотите от нас? — наконец сказал он, подняв голову и, поймав взгляд лиса, уставился ему в глаза не мигая.
Поединок воли продолжался несколько минут, после чего лис первым отвёл взгляд.
— Я хочу, чтобы вы поплыли на острова в Мирном океане за специями. Я знаю, что по закону куницы и ласки имеют полное право на эти бесценные товары, но эти законы они придумали себе сами. Вы не любите куниц — я же не ошибаюсь, ведь крысы воюют с куницами? — а значит, вы идеальные кандидаты на то, чтобы немножко переписать правила игры.
— Для этого не обязательно плыть вокруг света, — проговорил капитан, всё ещё в глубокой задумчивости. Рейд на мирноокеанские острова — в этом нет ничего невозможного…
— О, вы правы, конечно, но здесь есть тонкости. Одно дело — в наглую лезть на чужую делянку, а другое — ну, приплыть туда… Как бы случайно! Ну что поделать, если мир у нас круглый… Круглый, как сыр!
Он обезоруживающе улыбнулся, и капитан тоже рассмеялся, к нашему удивлению и облегчению.
— Что ж, я так понимаю, выбора у меня нет, — сказал он, и голос его снова стал ледяным. — А что, если вместо Мирного океана мы поплывём прямиком в Портсмыш, и вас там повесят, как проходимца?
— Ну, раз вы это говорите, значит, вы этого точно уже не сделаете, — снова улыбнулся нам лис. — Ну признайтесь же, вам нравится эта идея! И она совершенно не противоречит вашему служебному долгу — пощипать куниц за мягонькие колонии, пока куницы не могут разобраться в собственном логове на материке.
Капитан зацокал языком, отдавая должное красоте лисьего плана. Тем временем, Антонио выложил на стол свой последний козырь:
— Если мы сумеем добыть специи, вашей доли будет достаточно, чтобы выкупить «Археоптерикс» обратно. Таким образом, через пару-тройку лет мы расстанемся с вами добрыми партнёрами.
— По рукам, — кивнул капитан, явно делая вид, что от его мнения что-то зависит. Он встал и направился к выходу. Его похлёбка и пиво так и остались нетронутыми.
— Тогда я сегодня же начну заниматься приготовлениями, — сказал лис. — И ещё… Прошу вас, не наказывайте слишком строго своего юного помощника. За карточным столом против меня у него действительно не было шансов.

* * *

Глава двенадцатая. Призрачный корабль

Мы вышли из Эквиреля восемнадцатого октября. Сезон штормов в Западном океане ещё не завершился, но уже подходил к концу. Мы двигались неспешно, понимая, что у нас много времени в запасе. Спокойно заходили в беличьи порты, двигаясь вдоль берега Жарких стран, пополняли запасы воды и пищи. Антонио был в восторге: похоже, помимо явной выгоды, им двигало искреннее любопытство и желание повидать мир. После каждой стоянки он мелким почерком покрывал один лист за другим, складывая их в плотную кожаную папку.

Капитан простил Шмыггинса, а вот лиса, похоже, нет. Он держался с ним подчёркнуто холодно и официозно, как положено говорить капитану со своим нанимателем. И, хоть Антонио всячески старался расположить нас к себе, никто из нас не заводил с ним дружбы, хотя бы из уважения к капитану.

Шмыггинс ещё долго не мог сидеть и спал только на животе — капитан даже не стал пороть его лично, а предложил каждому из нас самому вытянуть баронета линем. Не отказался никто, за исключением лиса, — но тому и не предлагали. Шмыггинса разложили на одной из пушек на баке и привязали к ней за руки. Из уважения к дворянскому титулу с него даже не спустили штаны. Сам капитан не стал брать в руки линь, — подозреваю, что боялся ненароком убить придурка. Но после наказания, когда мы окатили Шмыггинса холодной водой, отвязали и уволокли в каюту, капитан как будто вычеркнул этот эпизод из биографии юного джентльмена и ничем более не показывал, что сердится на него. Мы все понимали, что капитан ничего не забыл, но тоже стали делать вид, что ничего такого не было. Даже Лысый Льюис не пытался острить на эту тему, а это уже о многом говорило. Мы негласно пришли к единому мнению, что впереди у нас просто очередное большое приключение, которого нам всем давно не хватало, да ещё сулящее отличную награду в конце. Ну, и главное, пока Шмыггинс был в море, он не мог учудить ничего подобного, даже если он и не сделал правильных выводов. А в том, что оказавшись на родине, капитан поспешит избавиться от него, мы не сомневались.

* * *
Плавание шло на удивление спокойно — слишком спокойно. Не думаю, что я открою тайну, сказав, что не бывает не суеверных матросов. Точнее, матросы бывают очень верующие, как наш капитан; очень суеверные, как Томми Сквирт, и наполовину одно и наполовину другое, что я могу сказать по крайней мере о себе. Поэтому, когда стоящий на палубе лис Антонио, подставив морду солёному ветру, сказал: «Я и не думал, что океанское плавание — это так приятно!», половина команды сразу же ощерилась, зашипела и начала плеваться. Лис, конечно же, понял, что ляпнул что-то не то, но то ли языковой барьер, то ли разница в жизненном опыте явно не позволила ему осознать, что же было не так. А мы все подобрались и стали ждать неприятностей. И, конечно, дождались.

Мирный океан назвали Мирным именно потому, что первым мореплавателям он предстал разительной противоположностью Западному океану. Это потом уже выяснилось, что в Мирном рождаются ураганы ничуть не менее страшные, чем здесь. Просто Западный океан мы бороздим поперёк туда-сюда уже более сотни лет, а вдоль и того больше, и с его штормами знакомы не понаслышке. И хоть мы и оттягивали своё плавание, как могли, последний сезонный шторм всё же накрыл нас.

Мы были начеку и успели заметить помутневшее на горизонте небо. Заметить — и убрать паруса, привязать такелаж и спустить в трюм всё, что только можно. «Археоптерикс» замер, как птица, которой негде укрыться от грядущего шторма, и которой остаётся только сжаться в комочек и спрятать голову под крыло.

А после ударил ветер. Именно так — ударил, и, не убери мы паруса, их либо сорвало бы, либо вообще нас бы перевернуло. Море из лазурного буквально на глазах стало свинцовым, и волны поднимались в высоту с трёхэтажный дом. Небо вспороли молнии, и, словно из лопнувшего бурдюка, сверху обрушился ливень.

Для нас это был всего лишь один шторм из многих, которые мы прошли, и каждый из нас чётко знал своё место и свои действия. В этом было мало веселья и много тяжёлой рутины, но, по правде сказать, шторм в открытом море лучше шторма у скалистого берега. Если только «Птичка» выдержит волну, не разломится на гребне и не перевернётся, то можно сказать, что и страшного-то ничего в шторме нет. Но, конечно же, все мы про себя молились, чтобы Господь помог нашей «Птичке» удержаться на плаву.

А вот лис, как не без злорадства отметил я про себя, ещё не встречался с подобным штормом. Было забавно видеть, как от качки ему хочется перегнуться за борт, но ставшие ватными ноги не позволяют выглянуть из каюты хотя бы кончиком носа. Хвост его непроизвольно поджимался между ног, и не смеялись мы просто потому, что слишком заняты были кораблём и борьбой со стихией.

Вскоре мы поняли, что шторм начинает стихать, — неопытному глазу это было ещё не заметно, однако мы отмечали про себя, что дождь становится ровнее, а волны — ниже и равномернее. Антонио всё-таки пересилил себя, на четвереньках дополз по мокрой палубе до борта, вцепился в леер и отправил завтрак в дар океану. А когда немного распрямился и поднял голову, он заорал от ужаса.

Мы повернулись на его крик, и у нас тоже побежали мурашки под шкурой.
Прямо на нас, против ветра, вопреки всем законам природы нёсся огромный галеон. Он был дымчато-серого цвета, как сгусток тумана, и сначала я списал было это на иллюзию в струях дождя. Но эта иллюзия двигалась, и всё больше походила на корабль. С рваными клочьями парусов, без единой целой мачты, он казался воплощением самого страшного, во что может превратиться корабль, изломанный, но оставшийся на плаву, покинутый командой и гонимый ветрами как знак неотвратимой гибели всем встречным судам.

Любой моряк слышал легенду о Летучем Галеоне. Я не сомневался, что вижу именно его сейчас. Мной овладел первобытный, животный ужас, и я был такой не один. Кто-то визжал от страха, кто-то бросился прятаться в трюм, я же застыл, вцепившись в бакштаг побелевшими от напряжения пальцами, и молча смотрел, как мы идём на сближение с призрачным кораблём.

Перекрывая ветер, капитан что есть мочи пытался докричаться до нас.
— Укрепитесь в вере своей! Господь не допустит беды, если вы не дрогнете сердцем! Если вера ваша крепка, то ни один призрак не сможет нам навредить! Смелее, крысы! Господь любит нас!
— Господь любит нас! — подхватил нестройный хор нескольких голосов. В этот момент корабль-призрак соприкоснулся с нашим кораблём и двинулся прямо сквозь нас.

Чем бы ни было это чудо природы на самом деле, ощущалось оно, как ползущая прямо по воде туча, или даже просто столб дождя. Стена воды была такой плотной, что трудно было сделать вдох. Я решил было, что мы тонем, но не успел осознать эту мысль, как призрачный корабль прошёл дальше, и дождь снова стал обычным. Длилось это всё не более нескольких ударов сердца, но я ни за что бы не хотел пережить это снова. Однако мы все были живы! Я оглянулся вслед кораблю-призраку. Сзади он всё ещё напоминал галеон размытых очертаний, но мне больше не было страшно.
Я вспомнил разговор у костра и юного хомяка Баруха, который рассказывал, что всё в мире есть воплощение Господа. Может быть, этот казавшийся ужасным призрак был всего лишь ещё одним чудом природы? Я искренне вознёс молитву Господу. Шторм успокаивался, и вскоре тучи ушли, оставив лишь радугу.

* * *

Глава тринадцатая. Льды юга

Мы забирали всё южнее и южнее. Мы уже пересекли, по сути, Западный океан, и плыли сейчас вдоль берегов, формально принадлежавших куницам. Встретить их галеон, гружёный золотом и экзотическими фруктами, было бы соблазнительно, но в этот раз мы не сами выбирали добычу. Лис настаивал, чтобы мы шли как можно незаметнее, уходя с куньих маршрутов и приставая за провизией и водой в самых малопригодных для этого бухтах. У «Археоптерикса» по сравнению с любым галеоном было два преимущества: малый размер и маневренность. Это означало, что мы можем раньше заметить большое судно и, если что, уйти от преследования крутыми галсами к ветру.
Мы были не особо довольны таким раскладом, но подчинились. В результате то ли случайности, то ли всех наших предосторожностей, но куньих или чьих бы то ни было ещё кораблей нам так и не попалось. Мы шли к самому южному в мире проливу, который был открыт нашим соотечественником чуть менее века назад.

— Забавно, — сказал мне Томми, с которым мы дружно выбирали слабину фала. — Вот по идее, чем южнее, тем теплее должно быть, да? А получается наоборот. Почему так?
— Не наоборот, — буркнул я, закрепляя конец. — А до какого-то момента наоборот, а потом нет.
— Не понял, — помотал головой Томми.
— Ну вот, смотри! — я сунул ему под нос кулак.
— Эй, эй, ты чего, нормально ж разговаривали! — он отшатнулся и встал в боевую стойку. Я рассмеялся и помотал головой.
— Да я не бить тебя, я тебе показываю… Вот наш мир, он круглый, так?
— Ну, так, кивнул Томми всё ещё напряжённо.
— Ну так вот, он не снизу горячий, а сверху холодный. Он как бы посередине горячий, а холодный вот тут и тут, — я хлопнул по своему кулаку снизу и сверху. — Поэтому, когда мы скакали из Сквирижа в Экюрель, становилось теплее. А сейчас мы плывём как бы на юг, но особо жарко не становится.
— Понял, — почесал затылок Томми. — Забавно. Слушай, а откуда ты всё это знаешь? Ты ж, как и я, всю жизнь на корабле, нигде вроде бы не учился…
— Смотрю, слушаю, запоминаю, — пожал я плечами.

Антонио выбрал практически идеальное время для путешествия в этих краях. Пока в Старом Мире царила зима, южные моря оттаяли к лету. Погода стояла по большей части сносная, ветер был к нам благосклонен — впрочем, «Археоптерикс» мог идти под самыми разными углами к ветру, поэтому достаточно того, что ветер вообще был. А уж в этом здесь недостатка не было. Течение и поток воздуха словно сами несли корабль из Западного в Мирный океан, но в этой простоте таилась опасность: помимо того, что ветер мог в любую минуту перейти в шторм, так ещё и течение могло сделать подлость и понести корабль на ледяные рифы. К счастью, Антонио запасся картами этих мест — они были не слишком точными, но позволяли сориентироваться и уверенно проложить маршрут, которым мы прежде не проходили.

В один из дней по левому борту показалась земля. Бело-серая, она дышала на нас такой прохладой, что все мы напялили по нескольку курток, чтобы не замёрзнуть. Мы проплывали достаточно близко от неё, чтобы разглядеть шапки снегов вдалеке и серую гальку побережья. На берегу толкались странные существа, похожие на птиц, но ходившие при этом вертикально.

— Как вы думаете, они разумны? — спросил я товарищей. — Уж больно забавно они ходят, как будто разговаривают…
— Разумные птицы? Хе, скажешь тоже! — фыркнул Шмыггинс. — Бог создал птиц, рыб и копытных, чтобы те служили разумным пропитанием и хозяйственной живностью.
— Слушай, мы видели настоящий Летучий Галеон и остались живы, — возразил ему Эрик. — Я уже не знаю теперь, в чём быть уверенным полностью. Тут же всё наоборот — летом зима, зимой лето, юг холоднее севера… Может статься, что и птицы тут разговаривают!
Лис Антонио, который незаметно прислушивался к нашему разговору, внезапно сказал.
— А ведь звучит очень рассудительно! Странно, что до сих пор эта южная земля никем толком не исследована.
— Ничего странного, — буркнул Питер, постукивая зубами от холода. — Сюда попасть можно от силы пару месяцев в году, потом всё покрывается льдом, даже этот пролив.
Лис кивнул.
— Это я знаю. Но ведь сейчас мы плывём здесь с вами! Если бы только у нас было больше времени и провизии в запасе, мы могли бы попробовать пристать к южной земле хоть сейчас…
— И чего ради? Я могу понять, когда мы идём в Мирный океан к островам специй. Но мёрзнуть не пойми ради чего? Нет уж, увольте, — фыркнул Питер и полез в трюм погреться, пока не настала его вахта.

* * *
Нам повезло миновать пролив почти без шторма — ветер был сильным и волнение значительным, и где-нибудь около Портсмыша это сошло бы за небольшой шторм, но по здешним меркам погода была практически идеальной. Мы начали забирать на север, оставляя неприветливый холодный континент за спиной.
Я как раз сменился с вахты и, пообедав солониной, начал задрёмывать в своём гамаке, как рында судорожно забила сигнал «Свистать всех наверх!». Чертыхнувшись, я выскочил из гамака, на ходу натягивая снятую было куртку.

«Археоптерикс» летел фордевинд, подхваченный течением и ветром, прямо в стену льда, неизвестно откуда взявшуюся прямо по курсу.
Вот в такие минуты понимаешь, что корабль и команда, по сути, единый живой организм. Когда всё хорошо, мы можем недолюбливать друг друга, но как только приближается беда, мы становимся единым целым, где каждый знает, что ему нужно делать, чтобы спастись самому и спасти остальных. Мы в бешеном темпе травили снасти и выбирали рифы, бросая «Птичку» резкими галсами на новый курс, подальше от внезапной опасности.

В такие моменты ощущение времени исчезает, и тебе сначала кажется, что всё это происходит невыносимо долго. Когда же опасность остаётся позади, начинаешь думать, что корабль повернул в мгновение ока, чего, конечно же, не может быть на самом деле.

В конце концов, нам показалось, что мы благополучно миновали опасность, потому что плавучая глыба льда осталась по левому борту от нас. Но только мы перевели дух, как что-то резко толкнуло нас в днище. Раздался скрежет, и «Археоптерикс» замер, как будто бы сел на мель. Единственное отличие было в том, что корабль продолжал неспешно дрейфовать с той же скоростью, что и ледяная гора.

Капитан велел кинуть лот и промерить глубину. Так и было — наш корабль уселся днищем на лёд, который был скрыт под водой, но, по-видимому, являлся частью той глыбы.

— Приехали, — с досадой бросил Лысый Льюис. Капитан посмотрел на него так, что Лысый предпочёл сделать вид, будто его здесь не было.

— Всем соблюдать спокойствие, — сказал капитан. — Проверьте трюм на предмет пробоин. Если они есть — почините. Если нет — спокойно снаряжайте шлюпку. Раз уж так вышло, хотя бы запасёмся питьевой водой из этого льда. Течение в любом случае вынесет нас в тёплые воды, а там ледяная гора подтает и мы сможем продолжить путь.

Я восхищённо посмотрел на капитана. Даже в такой ситуации он сумел найти положительную сторону и успокоить нас. Сам же он ушёл в капитанскую каюту вместе с лисом, и они что-то долго там обсуждали наедине.

* * *

Глава четырнадцатая. Штиль

Течение и правда несло нас примерно туда, куда мы планировали плыть. «Археоптерикс», убрав паруса, неспешно путешествовал на ладони ледяной глыбы, словно чайка, присевшая на бревно, чтобы поберечь силы. Чтобы сэкономить солонину, мы забрасывали сеть по правому борту, и, хоть улов был скудным, он позволял разнообразить нашу еду. Зато в питьевой воде не было недостатка: мы регулярно делали вылазки на ледяную гору, отрубая от неё топориками понемногу льда и растапливая его. Признаться, это была самая вкусная вода, которую мне приходилось пить.

Как и предсказывал капитан, лёд понемногу начал таять, и спустя две недели «Археоптерикс» вырвался из плена. Мы сразу же отошли как можно дальше от всё ещё внушительной ледяной глыбы, понимая, что второй раз нам вряд ли повезёт так плавно на неё сесть.

Ветер был очень слабым. В первые пару дней, пока мы уходили подальше от коварного течения с плавучим рифом, его ещё худо-бедно хватало; но вот паруса безвольно обвисли, и шхуна застыла на водной глади.

Штиль. Проклятие парусных судов, в такой дали от берега не менее смертоносное, чем бури и рифы. И если в бурю мы как-то могли противопоставить своё искусство разгулу стихии, то в штиль мы были беспомощны. Запасы воды и провизии были не бесконечны, а сколько продлится вынужденное бездействие, не знал никто.

Дни потянулись невыносимо медленно. Мы проклинали плавучий лёд, который заставил нас уйти с течения. Каждый вечер все, кто хоть немного разбирался в навигации по приборам и звёздам, пытались определить, сдвинулся ли корабль хоть немного. «Археоптерикс» стоял, словно бросив якорь. Томми начал делать ножичком зарубки на балке в каюте, чтобы не потерять счёт дням. Даже Лысый Льюис притих и не донимал никого своими подначками. Всё то время, которое капитан не отправлял нас рыбачить, мы лежали в гамаках, почти не переговариваясь днём и оживляясь немного только к ночи.

К исходу месяца у нас начались проблемы с водой. То, что мы запасли во льдах, было или выпито, или изрядно протухло. Есть солонину без воды казалось невыносимо, а сил, чтобы ловить рыбу, оставалось всё меньше. Истощённые, мы старались двигаться как можно меньше, экономя силы.

Хуже всего приходилось старому Питеру. Его здоровье и так уже было подточено, и теперь было ясно, что он вряд ли переживёт этот поход.
Капитан был с ним почти неотлучно. Я тоже находил силы, чтобы прийти к старому боцману, которого я искренне любил. Он всячески старался не показывать своих мучений, но я прекрасно понимал, что он испытывает, и только нехватка влаги, наверное, спасала меня от слёз.

— Джим… Ты… смышлённый парень… — с трудом ворочая языком, проговорил Питер. — Ты всё… схватываешь… на лету. Из тебя… получится… хороший боцман, — Питер перевёл дух и посмотрел на капитана. — Верно, Эш?

Капитан кивнул, не в силах произнести ни слова. У меня тоже стоял ком в горле, но я, понимая, что обязан это сказать, выдохнул:
— Я справлюсь, Питер. Клянусь тебе, я справлюсь. Ты всему научил меня, Питер Коготь. Спасибо тебе, добрый друг. После этого Питер закрыл глаза и не желал больше пить даже той малости, что мы ему приносили. Через три дня он умер.

* * *
Все, кто из нас ещё мог стоять на ногах, вышли на палубу проститься со старым боцманом. Капитан приказал зарядить пушку и дать прощальный салют. Мы не говорили речей, экономя силы. Просто каждый из нас вспоминал весь путь, что проделал вместе с мудрым и справедливым Питером. Все понимали, что он прожил долгую и славную жизнь, но всё равно расставание было невыносимо горьким.
Мы завернули тело Питера в кусок парусины, и под пушечный залп опустили его за борт.
Океан проглотил свою жертву, и каждый из нас, наверное, думал в этот момент, что может оказаться следующим.

* * *

Глава пятнадцатая. Рай

На следующий день после прощания с Питером внезапно поднялся ветер. Волей-неволей казалось, что океан действительно ждал жертвоприношения, чтобы отпустить нас из плена. Из последних сил мы развернули паруса, и всего лишь спустя пару дней увидели остров. Не скалистый клочок суши, покрытый птичьим гуано, а прекрасный тропический рай с удобной бухтой, золотистым песчаным пляжем и густой зеленью. Мы бросили якорь и принялись снаряжать шлюпки. Внезапно оказалось, что боцман теперь я, и мне впервые в жизни пришлось руководить высадкой. Было немного странно отдавать приказы своим товарищам, но они приняли последнюю волю покойного, подтверждённую решением капитана, как то, что не обсуждается.

Для начала я отправил на разведку одну шлюпку. Её возглавили Эрик Росс и Уриен Шмыггинс. Они вернулись к вечеру и привезли полные бурдюки воды, тропические фрукты и сообщение о том, что туземцы, во-первых, понимают по-крысьи, а во-вторых, готовы оказать команде самый радушный приём. Должно быть, здесь уже бывали наши мореплаватели, которые сумели оставить о себе добрую память.

Капитан велел перенести на остров всех занемогших. На корабле оставалась совсем небольшая вахта, которая должна была сменяться через день, и мы переселились на остров, чтобы восстанавливать силы.

Туземцы и правда приняли нас радушно. Они называли свой народ Киоре, и, к нашему удивлению, отличались от нас только ростом, обычаями и языком. Как мы узнали впоследствии, их женщины способны рожать от нас прекрасных здоровых детей. Вот так неисповедимо Господь расселил людей по планете!

Вождь киоре, король Помаре, рассчитывал получить нашу помощь в своей борьбе за объединение острова. Капитан не был особо рад этой идее, но нашей команде нужно было время на отдых, и Шмыггинс, не дожидаясь решения капитана, радостно вызвался помочь вождю. Капитан нахмурился, но подтвердил опрометчивое обещание Шмыггинса, поставив два условия: киоре позволяют нам сперва отъесться и прийти в форму, а потом, после объединения острова силами нашего оружия, признаёт протекторат крысиной Короны и становится губернатором, подданным Объединённого Королевства.

Король Помаре был хитёр не хуже лиса. Он быстро сообразил, что Объединённое Королевство далеко, а соседи близко, и не раздумывая поклялся в верности нашей Короне. Капитан назначил Шмыггинса ответственным за подготовку военной операции и почти что устранился от этой затеи, которая явно не нравилась ему.

Они с Антонио проводили много времени, исследуя местные растения. Их привлекли саженцы местного дерева, плоды которого заменяли киоре хлеб. Нас кормили множеством вкуснейших блюд из этих плодов, и капитан с Антонио решили, что нужно во что бы то ни стало привезти несколько десятков молодых деревьев в Старый Мир и попробовать вырастить там.

* * *
Как мы ни старались, нам не удалось обнаружить на острове никаких специй. Капитан нервничал и стремился отплыть как можно скорее, но нас держало обещание помочь вождю Помаре. У нас были мушкеты и пистолеты, что давало нам огромное преимущество. Капитан также объяснил королю основы фортификации, чтобы после нашего отплытия остальные племена не смогли напасть на новую «столицу» и уничтожить её. В итоге мы задержались более чем на полгода. За это время Шмыггинс умудрился влюбиться в дочь вождя, и они даже заключили брак по местным обычаям. Когда капитан узнал об этом (а это случилось во время очередной их с Антонио ботанической экспедиции), он был вне себя от ярости.
— Я всё ещё ваш капитан, Уриен Шмыггинс! — шипел он. Шмыггинс дрожал, но смотрел капитану прямо в глаза. — Вы обязаны были спросить моего разрешения на подобные действия! Вы понимаете, что это называется «политика»? Вы понимаете, что вам никто не давал права заключать подобный союз?
— Я женился исключительно по любви, — дрожащим голосом ответил Шмыггинс. — И мне наплевать, что об этом скажут другие. Вождь Помаре, отец Калани, благословил наш союз.
— Благословил? Благословил? — шипел капитан, и шерсть его топорщилась всё сильнее. — Ты отрёкся от истинной веры, забыл Мессию ради женщины?
— Я научу её вере, — возразил Шмыггинс. — Когда сюда приедет из Королевства религиозная миссия, мы обвенчаемся с ней по всем правилам.

Капитан дёрнул хвостом и развернулся. Он давно понял, что Шмыггинс был ненадёжен, и теперь надлежало быстро сообразить, как использовать этого дурака на пользу, а не во вред делу.

— Ну что ж, — сказал капитан через несколько минут, снова повернувшись к нему. — Тогда своей властью я назначаю тебя начальником нашего гарнизона на этом острове. Когда я вернусь домой, я доложу королю о твоём выдающемся дипломатическом решении. И очень надеюсь, что, когда прибудут миссионеры, здесь уже будет стоять хоть одна церковь.

Вечером капитан собрал на корабле всю команду, зорко выделяя про себя тех, кто неохотно возвращался с берега. Он объявил о своём решении оставить на острове часть команды для защиты новых подданных Короны от враждебных туземных кланов. Многие обрадовались этому и не скрывали своей радости. Не только Шмыггинс пользовался женским вниманием на острове, и вскоре уже ожидалось первое поколение крысят смешанных кровей. Жизнь в тропиках была не в пример легче, чем служба на флоте, а перспектива войны с примитивно вооружёнными туземцами никого не пугала.

Остальным — а нас осталось на шхуне всего дюжина, что было менее половины экипажа, — капитан велел готовиться к отплытию. Он объяснил вождю, что Шмыггинс поможет тому объединить остров под своей властью во имя Объединённой Короны, и оставил немало пороха и пуль. Через три дня мы навсегда покинули остров Та-ти.

* * *

Эпилог

Спустя три года после отплытия из Эквиреля «Археоптерикс», потрёпанный в штормах, но всё ещё на плаву, с двенадцатью крысами в экипаже и нашим непрошенным пассажиром-лисом пришёл, наконец, в Портсмыш. За это время, как мы узнали, закончилась война среди куниц — гардуньяс перешли под протекторат короля Луи, сохранив ряд привилегий независимой провинции. Формально закончилась и наша война с куницами, хотя Адмиралтейство не спешило отзывать каперские патенты у таких бравых капитанов, как Гарольд Эштон Хвостингс.
В трюме у нас, помимо хлебных деревьев, лежал богатый груз специй, и Антонио честно выполнил свою часть договора, разорвав купчую на корабль. Хотя, возможно, сделал он это только потому, что мы стояли в крысином порту…
Король Вильям Крысингтон лично принял Хвостингса, и, судя по гордому выражению морды капитана, одобрил все его решения.
Теперь нам предстояло отдохнуть и отремонтировать в очередной раз нашу «Птичку», а потом опять отправиться в путь. Ведь что может быть лучше для моряка, чем его родная стихия? Я рад был оказаться в родном городе, и мама плакала от счастья, узнав, что я дослужился до боцмана, но я уже не мог без приключений, без верных товарищей рядом и без огромного звёздного неба над нами.